Они ушли. А она осталась.

Тут-то все и началось.

– Ну гад! Ну негодяй! Подонок! – металась она по комнате. – Ты всю душу вкладываешь в эти отношения. А он, мерзавец… Просто дрянь! В мое гнездышко приволок какую-то шалашовку, сучку крашеную!

Но жаловаться было некому. Подругам – гордость не позволяет. Не такой она человек.

И начала она, как это бывает у женщин сплошь и рядом, стресс заедать.

Достала пачку пельменей. Огромную пачку. Сварила. Съела. Потом в ход пошла курица. Колбаса. Сосиски. Бисквиты. Конфеты.

Она ела и ела. И уже не могла остановиться…

Видно, что-то сорвалось внутри ее бедной головушки.

Вечером ее, сидящую на кухне, обнаружила девчонка с работы. Людка, чувствуя неладное, позвонила туда.

Короче, это был настоящий кошмар. Желудок не мог переварить такое количество пищи. Ей становилось все хуже и хуже.

Пошло отравление организма.

Все поплыло перед глазами. Она стала впадать в коматозное состояние. Терять сознание.

Девчонка-ассистент вызвала «скорую».

Опытная фельдшерица после неудачной попытки очистить организм с помощью подручных средств погрузила ее в машину. И отвезла в больницу.

В приемном покое молодой доктор не удержался и заржал как жеребец, увидев ее гигантский живот.

От обиды все перевернулось, померкло в глазах.

Ее что-то спрашивали заходившие доктора. Она что-то отвечала, находясь в непроходящем шоковом состоянии.

Потом сделали укол. Положили на каталку. Последним, что она запомнила, проваливаясь в забытье, было удивленное лицо анестезиолога…

Встав на третий день после операции, она забрела в ванную. И увидела в зеркале безобразный шов, рассекавший ее беломраморное тело. Пришла в ужас. А потом началась паника. Ее главное, как ей казалось, жизненное оружие – красота – безнадежно и безвозвратно пропало.

«Кому я теперь такая нужна?!» – в бессильном холодном отчаянии думала она.

И решила: «Все, не буду больше жить!»

Когда две жившие с ней в одной палате подруги по несчастью ушли в столовую, Людка кое-как доковыляла к окну.

Палата была на пятом этаже. Внизу асфальт.

Открыла окно. Выглянула наружу. Вспомнила, как в юности прыгала с парашютом в аэроклубе.

Влезть на подоконник мешала острая боль в животе. Но она все-таки поставила стул. Взобралась на него.

И даже поставила левую ногу на подоконник.

Остановилась на секунду, собираясь с силами и стараясь больше ни о чем не думать… В это самое мгновение она представила, в каком виде будет лежать. Там, внизу. И содрогнулась, осознав, как все будут разглядывать ее голое, изуродованное тело. Как повезут в морг. Как санитары… Нет, этого ей было не перенести.

Ноги сами подогнулись от ужаса.

Она присела на подоконник. А потом потихоньку переползла на стул.

* * *

Она лежала в больнице третью неделю. Слушала однообразные разговоры соседок по палате. Иногда, подвязав живот пуховым платком, ходила гулять. По длинным коридорам. А когда на улице была хорошая погода, сидела во дворе на лавочке.

К ней забегали разные люди. Вчера приперся Вилен. Принес передачу. Странно было видеть большого, толстого, абсолютно лысого мужика таким виноватым. Только ей он теперь по фигу. Все как отрезало.

Сегодня приходила Марья Степановна. Выбрала время. И пришла. Разговор с нею получился недолгим, но интересным. Без сочувствий и всякого разного рода охов и вздохов.

Людка, как водится, начала сетовать:

– За что мне это? Вроде бы я ни в чем таком перед ним, подлецом, не виновата. Старалась, чтобы все было хорошо…

– И что ж, девонька, – Бобрина положила крутобокие красные яблоки на тумбочку. В палате сразу запахло свежестью и садовым духом. – Что ж тут такого непонятного тебе? Видно, карма такая у тебя! Все время обижаться.

– Какая еще карма? Судьба, что ли?

– Нет! Судьба – это нечто внешнее, кем-то – непонятно кем – навязанное. А карма – это наше родное. То, что мы сами себе зарабатываем.

– Это как? – удивилась Людка.

– Мы же уже проходили так называемое «колесо сан-сары». Когда душа человека путешествует из тела в тело.

Людка вспомнила, как месяца два тому назад они обсуждали на занятии забавную картинку, которая изображала эволюцию человека. Но не от обезьяны к человеку, как у Дарвина. А самого человека. Сначала младенца, потом ребенка, подростка, юношу, взрослого. И его поэтапное старение. До дряхлого. И мертвого. Тогда они и узнали, что частица человека не умирает, а перемещается в следующий цикл. Перерождается. Частица эта – душа.

И вот этот бесконечный цикл, на котором стоит буддизм, и называется «колесом сансары».

– Так вот, душа эта и несет в себе все, что накопила в предыдущих жизнях, – продолжала Бобрина. – Человек рождается с этим грузом в такой социальной группе, с таким окружением, в такой стране, в таком теле, какие заслужил в своих прошлых жизнях. То есть все в этом мире четко, ясно взаимосвязано. И результат этой взаимосвязанности наших поступков, мыслей, дел – всего того, что мы нарабатываем за свою жизнь – называется кармой.

Если отбросить индийские термины и применить наши сравнения, то можно сказать проще: «Как аукнется, так и откликнется».

Эту карму называют врожденной.

Но есть еще та, которую мы заработали в нынешней жизни. Всеми своими делами, мыслями, эмоциями.

То есть наша судьба находится внутри вас. Какие мы люди, такая и наша судьба, наша жизнь.

Задумавшаяся Людка сидела, вслушиваясь в слова «мастера рейки».

Она вспоминала свою простую и одновременно насыщенную событиями жизнь. И все то, что она считала давно устоявшимся и решенным, вдруг предстало перед нею в совсем другом свете.

– И что же, это я наработала себе все это? – тихо и как-то пришибленно спросила она своего учителя. – И вот это тоже? – она распахнула халат, чтобы еще раз взглянуть на кособокий багровый шов, изуродовавший ее все еще прекрасное тело.

– Ты лучше меня знаешь, девонька, что с тобой было. И где ты находишься сейчас. Мне ли об этом судить?

Бобрина ушла. А Людка начала ходить по палате и коридору. Ходить и думать. Вспоминать. Как странно – то знание, та философия, которые казались такими отстраненными и далекими, вдруг приблизились к ее нынешней, сегодняшней жизни. И не только приблизились, но и управляют ею. Вылились в сегодняшние проблемы и терзания.

«Господи, а ведь действительно, как я поступила, когда узнала о том, что Дубравин и Озерова хотят быть вместе? Я порадовалась за них? Я помогла им обрести друг друга? Нет! Я возненавидела и ее, и его. И сотворила то, что сотворила. Сделала все возможное, чтобы увести его. А когда это не удалось, просто разрушила их любовь. Развела их. Как я тогда радовалась и злорадствовала по этому поводу! Вот вам! Вот вам!