– Дайрмид, – прошептала Микаэла, – я уверена, вы сделали все, что в ваших силах. Вы не виноваты, это судьба!

– Нет, судьба здесь ни при чем, это целиком моя вина… – проговорил он с тоской, прислоняясь к стене. – Это случилось в Гленбевисе, замке Фионна. Когда у его жены Мэйр начались роды, на озере вокруг замка бушевал шторм, и за повивальной бабкой не смогли послать лодку. Я приехал туда накануне с письмом для брата, но уже не застал Фионна. Он отплыл в Ирландию с Эдвардом Брюсом.

– Ваш брат участвовал в походе Эдварда против ирландцев? – Микаэла нахмурилась. – Гэвин как-то рассказывал мне об этой кампании. По его словам, она окончилась настоящей катастрофой!

– Да, но начиналось все хорошо. – Дайрмид снова тяжело вздохнул. – Фионну пришлось уехать, оставив Мэйр на попечение слуг. Я собирался сразу из Гленбевиса отправиться в Ирландию к брату, но на следующую ночь после моего приезда у Мэйр начались роды, и я решил задержаться: ведь, кроме меня, помочь ей было некому. – Он разжал кулаки и посмотрел на свои ладони. – Вот этими руками я принял Бригит! Я видел, как она сделала первый в жизни вдох!

Непрошеные слезы набежали Микаэле на глаза. Она погладила шрамы на его левой руке и прошептала:

– Теперь я понимаю, какие тесные узы вас связывают… Вы любите ее, как отец, а она вас – как дочь.

Дайрмид накрыл ее руку своей и продолжил:

– Я ничем не мог помочь брату Бригит, но для Мэйр сделал все, что было в моих силах. Однако моя несчастная невестка истекала кровью, и мне не удалось ее спасти. Она умерла очень быстро… – Дайрмид осекся, у него перехватило дыхание.

Микаэла смотрела на него полными слез глазами, представляя ужас и горе, которые ему пришлось пережить в ту страшную ночь. Он стиснул ее руку, и молодая женщина почувствовала, как задрожали его пальцы. Лэрд откинул голову назад, упершись затылком в стену, и сглотнул подступивший к горлу комок. В лучах луны его лицо казалось мертвенно-бледным.

– О Дайрмид, не вините себя! – прошептала Микаэла. – Вы не могли их спасти. На все божья воля…

– Мне никогда не забыть той ночи, это крест, который я буду нести до конца своих дней. Мне часто снятся Мэйр и мертвый новорожденный… – Лэрд отвернулся, и она не могла видеть выражения его лица, но рука, сжимавшая ее руку, по-прежнему дрожала. – На следующий день приехала повивальная бабка и разбранила меня, сказав, что я все делал неправильно. Мы похоронили Мэйр и мальчика, а для девочки нашли кормилицу. Перед смертью мать успела дать новорожденной имя. На следующий день я уехал в Ирландию, чтобы найти Фионна…

– Я уверена, он все понял! – прошептала Микаэла и погладила его руку – такую сильную и в то же время такую немощную руку. Ей очень хотелось выразить ему свое сочувствие, но она не знала, как это сделать.

– Надеюсь, вы правы, – со вздохом проговорил Дайрмид. – Ведь он меня хорошо знал. Когда я рассказал ему о смерти жены и сына, от горя он впал в ярость, стал ломать и крушить все вокруг, но ни разу, ни единым словом не упрекнул в их смерти меня. Когда мы вступили в бой с ирландцами, Фионн бросился на них так, словно хотел умереть. Наверное, от горя он сошел с ума. Я дрался рядом, стараясь его защитить, но увы… Мы оба были тяжело ранены, и рана Фионна оказалась смертельной…

Он замолчал. Микаэла тоже молчала, с замиранием сердца ожидая продолжения его горькой исповеди. Наконец Дайрмид кашлянул и сказал:

– Наверное, он мог бы остаться в живых, если бы рядом был опытный хирург. Но ирландский меч искромсал мне руку, я истекал кровью и ничем не мог помочь брату. Скорее всего я бы тоже умер, если бы Фионн перед смертью не попросил меня взять на себя заботу о Бригит. Я дал ему слово и только поэтому остался в живых!

Микаэла смотрела на него сквозь слезы и видела двух темноволосых красавцев братьев, лежащих на политой кровью ирландской земле. Ей казалось, что она слышит, как Фионн с искаженным предсмертной гримасой лицом обращается к брату с последней просьбой и как тот дает обещание любить и оберегать его новорожденное дитя… Крупная горячая слеза скользнула по ее щеке.

– В конце концов ко мне подошел один из шотландцев, и я рассказал ему, как остановить кровь, – продолжал Дайрмид. – Парень оказался настоящим коновалом! – Лэрд попытался сжать в кулак левую руку и хрипло рассмеялся. – Иногда я думаю, что увечье послано мне в наказание за грех перед братом.

– Никогда так не говорите! – воскликнула Микаэла. – Вы не сделали ничего плохого! Я уверена: Фионн тоже это хорошо понимал и не держал на вас зла.

– Он – нет, – мрачно ответил горец. – А вот я сам – другое дело!

Не в силах больше сдерживаться, она закрыла лицо дрожащими руками, и из ее глаз потоком полились слезы. Судорожно сглотнув, Дайрмид снова сжал ее пальцы левой рукой, а второй с нежностью погладил по волосам.

– Не плачь, моя девочка, – неожиданно услышала она его ласковый голос и даже не сразу поняла, что он обращается к ней. – Не плачь, иди ко мне!

Микаэла с рыданием прильнула к его груди. Он обнял ее, стал укачивать, как ребенка, и она вдруг почувствовала, что печаль уходит, уступая место блаженному ощущению защищенности. Удивительно, но в объятиях этого чужого, в сущности, человека она почувствовала себя так, будто знала его всю жизнь! Более того, ей стало казаться, что после долгого и трудного путешествия она наконец вернулась домой…

Микаэла задумалась, пораженная этой мыслью. Годы жизни, которые она провела в доме Ибрагима, были счастливыми и плодотворными, насыщенными напряженной интеллектуальной работой. Но муж был для нее больше учителем и другом, чем возлюбленным, и с ним она никогда не испытывала ничего подобного…

Микаэла подняла голову и посмотрела на лэрда. Его красивое лицо, освещенное луной, было близко-близко.

– Я вовсе не хотел вас обидеть, – проговорил Дайрмид, не сводя с нее своих чудесных серебристых глаз.

– Вы меня нисколько не обидели, – прошептала она, чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из груди.

– Милая моя, – пробормотал он, – почему мы не встретились пять лет назад? Вы были мне так нужны тогда!.. – Печально улыбнувшись, он стал задумчиво перебирать ее выбившиеся из-под платка локоны. – Тогда, но не сейчас. Увы, сейчас слишком поздно…

Он с нежностью и сожалением поцеловал ее в лоб, и Микаэла опустила глаза – ей было мало этой скромной ласки.

– Если бы я знала, что нужна вам, – сказала она, – я бы пришла.

– Правда? О господи!

Он негромко застонал и прижался губами к ее рту. Это был уже совсем другой поцелуй – Дайрмид завладел ее губами так, словно хотел вдохнуть в себя ее душу и не отпускать уже никогда. Но Микаэла и не желала свободы! Она обхватила его шею руками и вернула ему поцелуй, ощущая радость и облегчение оттого, что может отбросить стыдливость и делать то, к чему уже давно стремились ее душа и плоть.