Горкому партии через директора было передано, что при попытке штурма коммунары ответят огнем на огонь и последствия будут соответствующие. Здание прочное, сколько в коммуне оружия и боеприпасов, начальнику ОГПУ города отлично известно. С другой стороны, если их не тронут, в самое короткое время они тихо и мирно уйдут из Таганрога. Еще директору было сказано, что в дальнейшем с комитетом партии коммунары согласны разговаривать только через своего преподавателя географии Алексея Николаевича Полуэктова, которого просят признать официальным парламентером.

Однако поначалу ни Полуэктов, ни остальные миротворцы слушателей не нашли. Секретарь горкома приказал ввести в город батальон частей особого назначения и блокировать особняк, что было сделано к утру следующего дня. Тогда же воспитанникам вновь был предъявлен ультиматум немедленно без каких-либо условий сложить оружие. Но и это ничего не дало. Когда стало ясно, что всё идет к штурму, урезонить секретаря партии попытался державшийся прежде в тени начальник городского ОГПУ. Как маленькому, он принялся ему объяснять, что дело необходимо кончить миром, стрельба в центре большого города на руку только нашим врагам, что воспитанники, несмотря на молодость, отлично подготовлены: «Пойми, дурья твоя голова, – втолковывал он, – мы ведь их для себя готовили, они с десяти метров не то что чоновца положат – крышку с бутылки собьют, прибавь здание, прочное, старой постройки, стены выдержат даже прямой пушечный выстрел; чтобы прижать засранцев, мы столько бойцов положим – подумать страшно».

Но секретарь уперся, заявил, что в городе самая настоящая контрреволюция и давить ее надо в зародыше, после чего велел ротным расставить солдат по позициям. Этот его приказ чекисты выполнили. Но дальше, сколько он ни грозил трибуналом и расстрелом, посылать солдат в атаку категорически отказывались. Понять их можно: стрелять в собственного ребенка удовольствие маленькое. К полудню воинственный секретарь, так ничего и не добившись, отбыл. На наведение порядка он дал начальнику ОГПУ еще сутки.

Наступило время Полуэктова. До середины ночи он, как челнок, мотался между своими воспитанниками и чекистами, пытаясь хоть как-то их между собой свести. Сначала переговоры шли трудно, не раз всё впрямь висело на волоске, но потом дело сдвинулось. Незадолго перед рассветом чекисты, и раньше шедшие на уступки, согласились на последнее требование коммунаров – подписать письменный протокол. Дальнейшее было уже легко.

Документ, который в итоге получился, «Азовский вестник» напечатал целиком. Выглядит он, надо признаться, странно. Смысл ряда пунктов будто намеренно темен, несомненно лишь одно: Полуэктов сыграл главную роль не только в подготовке договора, он и в самом его тексте центральная фигура. По протоколу обязательства детдомовцев такие: к вечеру следующего дня сдать всё тяжелое вооружение (пушку и пять пулеметов), кроме того, половину винтовок и покинуть здание особняка. Пятьдесят винтовок с дюжиной патронов на каждую детдомовцы имеют право забрать с собой и идти куда пожелают. К данному пункту имелась сноска – он вступает в силу, только если вечер будет ясный и тихий. Второй пункт касался непосредственно Полуэктова – без каких-либо комментариев тот обязывался молиться за коммунаров ровно столько времени, сколько это окажется необходимым. Третьим и тоже малопонятным пунктом начальник ОГПУ соглашался в течение часа доставить в коммуну один рулон плотной оберточной бумаги, сто метров тесьмы и еще пять рулонов белого атласного шифона, что он, как отмечает газета, исполнил точно в срок.

Следующего этапа надо было ждать почти сутки, пока же чекисты с чоновцами оставались в бездействии и оттого сильно нервничали. Особенно их смущало, что после экстренного выпуска «Вестника» на набережной и на пляже, везде вокруг особняка собралась целая толпа горожан, кордоном и угрозами ее удалось оттеснить в лучшем случае метров на пятьдесят от позиций. Наверное, один конный эскадрон без труда разогнал бы зевак, но приказа не было, и людей с каждым часом становилось больше и больше.

По календарю солнце 23 мая заходит в 21:52 минуты. Несмотря на полный штиль, садилось оно красным, и такой же красной и круглой была уже взошедшая луна – верная примета, что к утру поднимется ветер. Тем не менее условие, которое ставили детдомовцы, нарушено не было, и чекисты получили приказ готовиться: в любую минуту коммунары могли начать выходить из особняка. Скоро они и в самом деле показались в дверях, но от их вида у солдат, простых деревенских парней, глаза повылазили на лоб.

Обычной детдомовской формой было военное обмундирование: кирзовые сапоги и шинель, только без армейских кантов, лычек, нашивок. Однако сейчас по парадной лестнице прямо на чоновцев с винтовками наперевес спускались тощие полуголые фигуры с закрытыми масками лицами – на них сгодилась упаковочная бумага – в довершение маскарада сплошь босые и в белых шифоновых туниках. По предположению следующего номера «Азовского вестника», цель карнавала была прагматическая – помешать чекистам опознать и отбить своих детей. Но не думаю, что дело здесь только в чекистах.

В этих странных одеяниях, разбившись на семь отрядов, коммунары шли церемониальным маршем, хоть и босые, уверенно, пожалуй что и молодцевато печатая шаг; толпе их выучка понравилась, многие даже аплодировали. Дальше, по-прежнему хорошо держа строй, отряды детдомовцев один за другим, не спеша, пересекли набережную, потом по гранитным ступеням вышли на пляж и направились к морю. Дно здесь было из мелкого белого песка, летом всегда полно купающихся. Печась об их безопасности, в мае четырнадцатого года Дворянское общество на собственные средства возвело на берегу семиметровую вышку для спасателей. В городе ей были обязаны жизнью никак не меньше ста человек. Правда, с тех же военных лет, даже в сезон, по вечерам пляж считался закрытым и на вышке никто не дежурил.

Но, когда первые из коммунаров подошли к воде, толпе сделалось ясно, что наверху кто-то есть. На фоне круглой яркой луны четко выделялась стоящая лицом к морю человеческая фигура, и люди с особенно острым зрением утверждали, что на вышке – нет сомнений – любимый интернатский учитель Полуэктов. Их не смущало, что Полуэктов известен в городе почти двухметровым ростом, фигура же вполовину короче. Дело в том, объясняли они, что Полуэктов стоит на коленях. Скорее всего, так и было: на вышке, будто Симеон Столпник, молился именно отец Никодим. «Азовский вестник» в этом не сомневался, по обрывкам слов, временами долетавших до толпы, его корреспондент даже восстановил одну из молитв, очень похожую на те, с которыми отец Никодим и при нас обращался к Господу.

Он говорил: «Господи, любимый мой Господи, вспомни, как Ты сам шел по водам и они не расступались, не хуже тверди земной держали Тебя. Безгрешный, неотягощенный злом, Ты был легок, почти невесом, и покоить Тебя им было в радость. Посмотри, Господи – разве эти дети не праведны, не чисты, как Ты Сам? Даже если кто-то из них прежде нарушал заповеди, они столько страдали, что давно искупили свой грех. Господи, Боже мой, ненаглядный, единственный Боже, – заклинал он Христа, – сотвори чудо: не дай пучине вод разверзнуться у них под ногами, ведь и помыслы их чисты. Они поднялись в путь не суеты ради, они идут к Тебе, в Твою Святую землю, они веруют в Тебя и, как Ты, готовы жизнь положить, чтобы спасти последнего из грешников».