— Я помню один случай на одном из уроков крестьянской этики, — начала я. — Мы все сидели в кругу, внимательно слушая нашу учительницу. В то время мне, должно быть, было около одиннадцати лет. Темой было раскаяние, и учительница объясняла, как важно прощать других точно так же, как мы сами ищем прощения.

Айзек наклонился ко мне.

— Что случилось? — спросил он, охваченный любопытством.

Я тихо хихикнула, вспоминая дни полные беззаботности.

— Она решил проиллюстрировать прощение небольшой игрой. Она дала каждому из нас по маленькому листочку бумаги и попросила написать имя того, кого мы хотели бы простить. Затем мы должны были скомкать бумагу, символизируя избавление от обиды.

Губы Айзека изогнулись в нежной улыбке, его взгляд остановился на оживленном лице.

— И кого же ты записала?

— О, в то время я записал имя своего лучшего друга. У нас был глупый спор, не помню, из-за чего, и я подумала, что это прекрасная возможность проявить прощение. Но вот, что самое смешное: когда мы все скомкали свои бумаги и приготовились бросить их в маленькую корзинку в центре круга, одна девочка случайно бросила свой не туда и попала в чей-то открытый рюкзак.

Айзек усмехнулся.

— Итак, человек, чье имя было на бумаге, в итоге получил сюрприз, да?

Мы гуляли по лесу, и я поделилась ещё историями происшедших на уроках.

— Ох, уж ваши крестьянские ценности.

Я покачала головой. Я знала, что Айзек всего лишь шутит, но всё равно сказала:

— Ты недооцениваешь глубину и сложность христианства. Дело не в том, чтобы купить прощение или слепо поверить. Речь идет о том, чтобы обрести искупление, благодать и силу изменить свою жизнь.

Айзек приподнял бровь, на его губах заиграла скептическая улыбка.

— Слепые верующие… Ищущие утешения в объятиях невидимого божества. Скажи мне, Кристал, ты действительно думаешь, что несколько молитв и ритуалов могут отпустить тебе все твои грехи? Что ты можешь просто купить себе дорогу на Небеса?

— Нет, дело не в том, чтобы что-то покупать. Речь идет о признании наших несовершенств, поиске прощения и стремлении жить жизнью, полной сострадания и любви. Речь идет о том, чтобы найти надежду и цель в чем-то большем, чем мы сами.

— Надежда и цель? Разве ты не видишь, Кристал, это то, во что они хотят, чтобы ты верила. Они соткали паутину утешительных иллюзий, чтобы держать тебя в узде. Это не более, чем механизм контроля.

— Ты рассматриваешь это как контроль, но я рассматриваю это как освобождение. Чтобы обрести внутреннюю силу, нужно принять прощение и стремиться оказывать положительное влияние на мир. Вера дает мне чувство целеустремленности.

Айзек наклонился ближе, его глаза сузились со смесью любопытства и вызова.

— Но как насчет противоречий, лицемерия внутри церкви? А как насчет зверств, совершенных во имя религии?

— Да, в истории были мрачные моменты, моменты, когда отдельные люди искажали учения ради собственной выгоды. Но это не определяет истинную сущность веры. Это напоминание о том, что люди несовершенны, способны как на великое добро, так и на великое зло. Наша обязанность — искать истину и честно следовать основным принципам нашей веры.

Мы сели под тенью дерева, и Айзек посмотрел на меня с серьёзным видом.

— Ты действительно веришь в силу искупления, не так ли?

— Да, Я верю во вторые шансы. Верю в способность к переменам и росту. Это то, что дает нам надежду в наши самые мрачные моменты, напоминая нам, что нас определяет не наше прошлое, а выбор, который мы делаем, двигаясь вперед.

Он молча кивнул. Его лицо выражало что-то, что я не могла понять.

— Я знаю, как скептически ты относишься к религии, но иногда у нас есть только вера.

— Ты права. Иногда она может спасти, — ответил Айзек, искренне удивляя меня.

— Когда-то у меня был друг, — начал он, и в его голосе послышались нотки сожаления, — который оказался в когтях врага как физически, так и эмоционально. Это была ужасная ситуация, из которой не было очевидного выхода. Но то, что поддерживало его, что спасало его от отчаяния ситуации, было не просто его желанием выжить, но и непоколебимая вера в собственную жизнестойкость.

— У него не было никакой религиозной принадлежности, по крайней мере никакой структурированной доктрины, которой он мог бы руководствоваться, — на этой фразе его голос смягчился. — Но в те самые мрачные моменты он обнаружил что-то внутри себя: проблеск надежды, который был сильнее любых металлических цепей. Тогда он стал молиться про себя.

— Религия, в ее различных формах, обладает силой спасать жизни, — продолжил он. — Она дает утешение, чувство целеустремленности. Она может быть путеводной звездой в самые мрачные времена, давая надежду, когда кажется, что все потеряно.

Я потянулась, нежно погладив тыльную сторону его руки, предлагая молчаливое утешение, которое выражало моё понимание. Наши взгляды встретились, я поняла, что мужчина передо мной прожил больше жизней, чем я могла предполагать. В нём хранились истории, которых могло хватать на двоих.

За его загадочным фасадом скрывалась сложная душа, отягощенная прошлым опытом и ищущая смысл в мире, наполненном хаосом. Было ощущение, что он проживал случившееся с его другом сам. Может это был его брат? Или самый близкий друг? Что на самом деле хранит в себе случившееся?

Месяц назад.

— Я оставил тебе одежду на кровати, оденься потеплее, — сказал Айзек, набрасывая на себя куртку.

И перед тем, как скрыться за дверью, не давая мне ответить, он добавил:

— Мы идём гулять.

Неужели у меня есть шанс выбраться отсюда?

Я судорожно накинула на себя тёплую, лётную куртку и побежала вниз.

— Готова? — спросил Айзек, увидев меня.

Мой мимолетный оптимизм был разбит вдребезги, когда он достал собачий поводок и обмотал его вокруг моей руки.

— Что ж, а он ничего. Подчеркивает цвет моих глаз, — съязвила я, кривая улыбка заиграла на моих губах.

И что же теперь делать?

Айзек усмехнулся.

— Да, Кристал, это последний модный тренд. Собачьи поводки для самых модных пленников. Тебе