— Это нелегко.

Вторая фигура принадлежит женщине. Ее голос кажется мне знакомым.

Как только они скрываются в отдалении, Корал подталкивает меня. Нам нужно убираться из этого района, скоро здесь будут кишеть патрули. Возможно, они включат уличные фонари, чтобы легче было ис­кать.

Надо уходить на юг. Там мы сможем перебраться обратно, в лагерь.

Мы движемся быстро, молча, держась впритирку к зданиям — отсюда легко нырнуть в переулок или в дверной проем. Меня переполняет тот же удушающий страх, который я испытывала, когда мы с Джулианом бежали по туннелям и пробирались по подземельям.

Внезапно фонари вспыхивают все разом. Как буд­то тени были океаном, и отлив обнажил бесплодный, изрезанный ландшафт улиц. Мы с Корал инстинктив­но ныряем в темный дверной проем.

— Ч-черт! — бормочет Корал.

— Этого я и боялась, — шепчу я.

— Нам придется держаться переулков. Будем идти по самым темным местам, какие удастся найти.

Корал кивает.

Мы движемся, словно крысы. Мы перебегаем от тени к тени, прячась в укрытиях — в переулках, двер­ных нишах, за мусорными баками. Еще два раза мы слышим приближающийся патруль, ныряем в тень и сидим там до тех пор, пока треск радиопомех и топот не исчезают вдали.

Город изменился. Вскоре здания начинают стоять не так плотно друг к другу. Вой сирены превращается в отдаленный шум, и мы с облегчением вступаем в район, где фонари не горят. Жирная луна висит высо­ко в небе. У домов по обе стороны улицы вид необита­емый и одинокий, как у детей, покинутых родителями. Далеко ли мы от реки? Удалось ли Рэйвен и осталь­ным взорвать дамбу? Должны ли мы были услышать взрыв? Я думаю о Джулиане, и меня переполняют беспокойство и раскаяние. Я слишком сурова с ним. Он делает все, что может.

— Лина! — Корал останавливается и указывает вперед. Мы идем мимо парка. В центре его располо­жен заглубленный амфитеатр. На мгновение мне ме­рещится нефть, мерцающая меж каменных лавок. Лунный свет блестит на лоснящейся темной поверх­ности.

Потом до меня доходит: это вода.

Театр наполовину затоплен. Слой листьев кружит по поверхности, тревожа отражения луны, звезд и де­ревьев. В этом есть какая-то странная красота. Я не­вольно делаю шаг вперед, на траву, хлюпающую у меня под ногами. Грязь с бульканьем вырывается из-под бо­тинок.

Пиппа была права. Реку перегородили дамбой и в результате затопили некоторые районы центра. Зна­чит, мы сейчас в одном из тех районов, откуда всех эва­куировали после протестных выступлений.

— Пошли к стене, — говорю я. — Там наверняка можно будет перебраться без проблем.

Мы идем дальше по окраине парка. Вокруг царит тишина, глубокая, полная и успокаивающая. Теперь я чувствую себя хорошо. Мы справились с заданием. Мы сделали то, что должны были сделать, — и если нам хоть немного повезло, остальные части плана тоже воплощены.

В одном из уголков парка мы обнаруживаем не­большую каменную ротонду в окружении темных де­ревьев. Если бы не одинокий, старомодный фонарь на углу, я бы не заметила девушку на каменной скамье.

Она сидит, уткнувшись лицом в колени, но я узнаю длинные волосы и заляпанные грязью фиолетовые теннисные туфли. Ла.

Корал замечает ее одновременно со мной.

— Это разве не?.. — начинает было она, но я уже пу­скаюсь бежать.

— Ла! — кричу я.

Ла испуганно вскидывает голову. Должно быть, она не сразу узнает меня. На мгновение ее лицо дела­ется бледным и перепуганным. Я присаживаюсь перед ней и кладу руки на плечи.

— Что с тобой? — выдыхаю я. — Где остальные? Что-то случилось?

— Я... — Ла умолкает и качает головой.

— Ты не ранена? — Я выпрямлюсь, не убирая рук с ее плеч. Я не вижу крови, но чувствую, что Ла дрожит. Она открывает рот и снова закрывает его. Глаза у нее широко распахнутые и пустые.

— Ла! Ну, скажи же!

Я касаюсь ее лица, слегка встряхиваю Ла, чтобы вывести из этого состояния. И при этом мои пальцы случайно соскальзывают за ее левое ухо.

У меня останавливается сердце. Ла вскрикивает и отдергивается. Но я крепко держу ее за шею. Теперь она брыкается и извивается, пытаясь вырваться из моей хватки.

— Прочь от меня! — шипит она.

Я ничего не говорю. Не могу. Все мои силы сейчас вложены в руки, в пальцы. Ла сильна, но я застала ее врасплох, и мне удается рывком вздернуть ее на ноги и прижать спиной к каменной колонне. Я зажимаю ее шею в сгибе локтя, вынуждая кашляющую Ла повер­нуться влево.

Я смутно осознаю слова Корал:

— Лина, ты что такое делаешь?!

Я отбрасываю волосы Ла с ее лица, и открывается ее шея, белая и красивая.

Я вижу лихорадочное биение ее пульса — точно под аккуратным трехзубым шрамом на шее.

Метка процедуры. Настоящая.

Ла исцелена.

Последние несколько недель проходят передо мной: спокойствие Ла, перемены в ее характере. То, что она отрастила длинные волосы и каждый день ста­рательно зачесывала их наперед.

— Когда? — хриплю я. Я все еще держу ее горло в захвате. Что-то черное и древнее поднимается во мне. — Предательница!

— Отпусти! — тяжело дыша, требует Ла. Ее левый глаз закатывается назад, чтобы взглянуть на меня.

— Когда? — повторяю я и слегка придавливаю гор­ло. Ла вскрикивает.

— Ладно, ладно! — говорит она, и я немного осла­бляю давление. Но продолжаю прижимать Ла к кам­ню. — Декабрь, — хрипит она. — Балтимор.

У меня голова идет кругом. Ну конечно. Это имен­но Ла я слышала немного раньше. Слова регулятора предстают передо мной в новом, ужасном значении: «Не представляю, как ты так долго живешь среди этой мерзости...» И ее ответ: «Это нелегко».

— Почему? — выдавливаю я. Ла не торопится от­вечать, и я снова стискиваю ее. — Почему?

Ла начинает говорить, хрипло и безудержно:

— Они были правы, Лина. Теперь я это знаю. По­думай обо всех тех людях в лагере, в Диких землях они словно животные. Это не счастье.

— Это свобода, — говорю я.

— Да ну? — Глаз Ла огромен. Зрачок расплылся на всю радужку. — Ты свободна, Лина? Это та жизнь, ко­торой ты желала?

Я не могу ответить.

Гнев — словно вязкий темный ил, словно приливная волна, поднимающаяся в моей груди и в горле.

Голос Ла переходит во вкрадчивый шепот, подоб­ный шуршанию змеи в траве:

— Лина, еще не поздно. Не важно, что ты сделала на другой стороне. Мы сотрем это, мы начнем с чисто­го листа. В этом вся суть. Мы можем убрать это все: прошлое, боль, всю твою борьбу с трудностями. Ты можешь начать сначала.

Секунду мы смотрим друг на друга. Ла тяжело ды­шит.