не интересовало зайти и посмотреть. Как вот здесь, под полом, под вами, живут люди, которых вы лишили свободы и за что? И потом. Вы вот спрашивали меня, хотите установить мою вину, а почему вы не арестуете Ритмана и других. Они своими действиями гораздо больше подрывают авторитет вашей власти!

— Достаточно, Варшавская! Конвой! Уведите арестованную в камеру, — приказал мужчина в кожанке.

Нину вели по коридору. Душа ее пела от удовлетворения, что она сумела сказать все этим людям, в руках которых была не только ее свобода, но и жизнь.

— Ну, как? — первое о чем спросили Нину сокамерницы. — Не били?

Она рассказала женщинам о допросе, о том, как она высказала этим комиссарам о том, как содержат их в камере, как морят голодом.

— Смелая ты, Варшавская, — произнесла одна из женщин. — А ведь они легко могли тебя вывести во двор и расстрелять. Здесь это практикуется.

Неожиданно все замерли, по коридору раздались гулкие шаги конвоира. В этой неожиданной тишине, Нина почувствовала холодное дыхание пришедшей за нею смерти. Дверь в камеру открылась, и все тот же конвоир снова громко выкрикнул ее фамилию.

— Варшавская! Собирай свое барахло, и давай на выход!

— Вот она смелость то, — произнесла одна из женщин, — видно в блок «В», переводят.

Нина не знала, что такое блок «В» и поэтому сердце ее сжалось от нехорошего предчувствия.

— Чего копаешься? Я сказал, давай быстрее! — закричал на нее конвоир.

Она опять шла по длинному узкому коридору. За спиной тяжело дышал конвоир.

— Налево! — скомандовал он. — Лицом в стену!

Нина послушно повернулась.

— Открывай дверь, — приказал конвоир.

Нина толкнула дверь. Яркое солнце ударило ей в глаза. Она невольно прикрылась рукой от его теплых и ласковых лучей. Она стояла на улице. Мимо нее проходили какие-то люди, не обращая на нее никакого внимания. Это была свобода.

***

Нина шла по улицам города, стараясь понять, что происходит. Мимо нее шли люди с красными знаменами, с транспарантами. Где-то вдали играл духовой оркестр и слышался хор человеческих голосов. Мимо нее, медленно двигались темные массы людей. Маленький мальчик, дергая мать за юбку, громко говорил:

— Мама! Мама! Ты видишь, вон они идут! С флагами.

— Замолчи, Гриша. Это крестный ход коммунистов.

— А кто такие коммунисты?

— Это антихристы.

Милиционеры стали грубо оттеснять людей на тротуары. Мимо нее шли ровные ряды красноармейцев, матросов с красными повязками на руках. Могучие мужские голоса рвали воздух:

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был ничем, тот станет всем…..

Ряды солдат сменили ряды рабочих. Люди в пиджаках, работницы в светлых платьях, советские служащие, кокетливые барышни на высоких каблуках. Проплывали плакаты, знамена. Было очень шумно, пестрило в глазах:

Да здравствует международная социалистическая революция!

Да здравствует книга в руках пролетариата!

Нет ни русских, ни евреев, ни татар!

Есть братья-рабочие и враги капиталисты!

От всей этой процессии у Нины защемило в душе. Она невольно вспомнила подвал, безвинных людей с их опухшими серыми лицами. Море голов и лес знамен. Нина вышла на Генуэзскую площадь. Посреди площади стояла трибуна, обтянутая красным сукном, с зелеными ветвями мимоз. Один за другим на трибуну поднимались ораторы. Нина видела вокруг себя жадно прислушивающихся к речам выступающих лица рабочих, их торжествующие светящиеся глаза.

На трибуну поднялась Катерина Игнатьевна. Ее черная кожаная куртка была расстегнута, на груди, словно цветок красовался красный бант. Площадь затихла. Она говорила громко и горячо, ее поставленный годами голос, звучал над толпами людей. Ругнув, несколько раз буржуев, империалистов, она стала говорить о новом строе, в котором будет много счастья, свободы и красоты. Прекрасные люди — пролетарии и трудовое крестьянство будут жить на прекрасной земле. Нина посмотрела по сторонам и вдруг она поняла: волновали душу не слова женщины-чекиста, а странно звучавшая в них музыка и крепкая вера. Она все говорила и говорила. В конце своей речи, едва дрогнувшим от напряжения голосом она закончила:

— Товарищи! Вождь мирового пролетариата, выступая перед руководством Красной армии, сказал такие слова, что Крым стал прибежищем белогвардейцев и буржуазии, которые в любой момент могут нанести коварный удар в спину Советской власти. Наша с вами задача не дать им ни одного шанса. Бывают моменты в истории, когда насилие, может быть, необходимо. И этот момент настал. Ура товарищи! Смерть буржуям и их прихвостням! Да здравствует Мировая революция!

Последние ее слова утонули в криках восторга. Нина выбралась из толпы и направилась в гостиницу.

***

Вдруг раздалась пулеметная очередь. Стоявшие рядом с Катериной люди повалились на землю. За первой очередью, последовала новая очередь. Повалился с прострелянной грудью матрос, державший красное знамя. На площади началась паника. Громадная масса людей ринулась с площади и словно река, стала растекаться мелкими ручейками по улицам и переулкам города. В какой-то момент, Катерина поняла, что стоит одна на трибуне среди убитых и раненных красноармейцев и матросов.

Катерина расстегнула кобуру и достала «Маузер». Она хотела сделать шаг вперед, но ее остановила новая пулеметная очередь, которая легла перед ее ногами. В то, что пулеметчик не хотел ее убивать, она поняла сразу. На площадь выскочило с десяток конных в буденовках на голове. Это была группа охраны Катерины. Снова зарокотал пулемет, свалив на землю пятерых кавалеристов.

«Это Варшавский, — подумала Катерина. — Но этого не может быть! Он погиб, об этом мне рассказал Маврин. Это его кавалерийская часть атаковала группу Варшавского, прижав ее со всех сторон в степи. С его слов, труп Евгения опознал один из белоказаков. Тогда не понятно, почему я до сих пор жива?»

Она снова хотела сделать шаг. И снова очередь. Пули буквально легли у ног, запылив лишь до блеска начищенные сапоги.

— Взять живым! — громко приказала она, заметив отряд матросов, который двинулся от площади в сторону колокольни, откуда бил пулемет.

Катерина так и стояла на площади боясь сделать шаг в сторону. Она всегда считала себя достаточно мужественной и бесстрашной, а здесь она вдруг поняла, что боится смерти. Страх буквально сковал ее тело и прочно застрял где-то рядом с ее сердцем. Она видела, как матросы исчезли в глубине узких городских улиц.

До ее слуха донеслось несколько взрывов, и наступила тишина, разрываемая криками умирающих на площади красноармейцев и матросов. Из переулка буквально вылетел кавалерист и, подняв коня на дыбы, соскочил с лошади.

— Что? — коротко спросила его Катерина. — Задержали?

— Нет. На колокольне никого не оказалось. На месте обнаружили лишь кучу гильз.

— Где моя машина?