меньше у них останется возможностей сделать это со мной. Как на чемпионате по дартсу: кто раньше дойдет от 501 до нуля, тот и чемпион! И все же стоявшая передо мной задача казалась невыполнимой. Кроме того, что я не знал точного количества врагов, мне было неизвестно, кто за всем этим стоял! А они знали про меня все или почти все. Единственное, что радовало, так это, что их все-таки не 501, иначе я просто устал бы колоть своих врагов, а мое странное желание жить постепенно переросло бы в нормальное желание поскорее умереть.

Такие мысли посещали меня в полусне, в котором я пребывал последние несколько безумно долгих секунд, валяясь на полу рядом с убитым Валерой. Бодрые, оптимистичные мысли, что и говорить! Но ничего другого, например, сцена пляжа, с желтым песком бледно-голубой лагуны и ослепительно длинноногой блондинки на ум не приходило, и было бы странно, будь все наоборот. Когда я немного пришел в себя и попытался открыть глаза, оказалось, что я не в состоянии этого сделать. Левый глаз, например, вообще не открывался, сдавленный со всех сторон распухшими, как поднявшееся тесто, веками. Правый был в лучшем состоянии, но опухший нос загораживал обзор, словно гора Арарат, торчащая на равнине в гордом одиночестве. Видимость составляла процентов тридцать или даже меньше, но этого все же хватило, чтобы я смог, кое-как приподнявшись, оглядеться и убедиться, что все еще один. Если не считать ушедшего в мир иной «наркомана», все с тем же столовым прибором в глазу.

Потребовалось не меньше трех попыток встать, прежде чем удалось опереться сначала на одну, затем на другую ногу и принять позу прямоходящих приматов. Дверной проем казался переходом в иные миры, и, качаясь от слабости и головокружения, я шагнул в него.

Никто не налетел, не выломал руки, предварительно бросив на пол, пихнув заодно под ребра, никто не стрелял в меня из полуавтоматического оружия, я даже не услышал заветное: «Стой! Стрелять буду!» Может, это действительно переход в параллельные миры, где никто не может ни с кем повстречаться? Порой мне кажется, что-то подобное присутствовало там – многие факты иначе просто не объяснить.

Я брел по коридору, держась за стены, чувствуя, как в голове зарождаются ростки здравых мыслей, но сил продолжить их не было. Я подумал о телефонах, которых при мне не было, но даже в голову не пришло искать. Пощупав карман, где еще сегодня лежала пачка американских денег, я обнаружил, что они тоже пропали. Вскоре я понял, что диска, на котором было записано похищение старика, у меня тоже нет. С трудом засунув руку в брючный карман, я не нашел там маленького ключа от неизвестного ящика под номером 32. Не было документов, наручных часов и маленького нательного крестика, который, скорее всего, оторвался во время драки с кем-то из моих надзирателей, по совместительству палачей. Меня не крестили в детстве, а когда вырос, то решил, что придет момент, и я вдруг уверую, тогда и пройду это таинство. А до тех, то есть до сих пор, оставался атеистом, выросшим в советской школе, где богов звали совсем иначе, а крестик носил как подарок давно не любимой женщины. Привык. У каждого свои слабости.

И надо сказать, настолько привык, что решил вернуться и поискать его. Пока я дошел до этой мысли, ноги привели меня к следующему повороту. Я остановился, с трудом сдерживая головокружение и тошноту. Какая-то мыслишка вертелась, жужжа, как пчела или назойливая муха, требуя к себе внимания, но, сколько я не пытался понять, о чем она, все было бесполезно. Кроме того, силы стремительно убывали. Каждый шаг теперь давался с таким трудом, что уже казалось, будто меня избил сам Тайсон.

Что-то не давало покоя, теребя измочаленные мозги. Я словно забыл нечто очень важное, не в силах успокоиться. Совсем, как если забывал имя какого-нибудь актера, и Кэт теребила меня до тех пор, пока его фамилия… Кэт! Катя!!

И тут я вспомнил! Кричала женщина или девушка! Как же я мог забыть?! Прислонившись к грязной стене, я пытался сообразить, где могла быть эта девушка. Коридор был утыкан узкими дверьми, и поначалу я просто не обращал на них внимания, пытаясь найти выход, но теперь они заинтересовали меня. Медленно передвигаясь, я стал толкать каждую из них, и, если она была не заперта, просовывал голову и осматривал помещение. Во многих комнатах было темно, и я видел лишь то, что освещал свет, падающий из коридора. Комнаты были пусты и навевали тоскливое чувство утраты. Я толкнул несколько дверей, и лишь одна из них оказалась заперта. После того как она не поддалась нажиму плеча, я ударил по ней ногой, целясь в район замка. Удивительно, но после того, как я вспомнил про Кэт, то есть Катю, голова начала проясняться, и в теле вдруг обнаружились запасы сил, которые я тратил, пытаясь выбить дверь.

Я бил в нее, чувствуя, что она потихоньку поддается, понимая, что если за ней никого не будет, сил на следующую просто не останется. Наконец дверь хрустнула, и последний удар отвалил ее в сторону. В комнате было сумрачно, но под самым потолком горела тусклая лампочка, освещавшая тело неподвижно лежащей девушки. Она лежала на боку, неловко вывернув руку, и казалось, девушка спит. Я медленно подошел к ней и, опустившись на колени, осторожно тронул тонкое запястье.

Она не спала. Скорее, это был обморок или нокаут, подобный тому, в котором я побывал недавно. Ее пульс был чуть медленнее моего, но она была жива. От сердца немного отлегло, и, чувствуя что-то горячее, подкатившее к самому горлу, я упал рядом и засипел. Возможно, это был смех, уже не вспомнить, но если бы в тот момент кто-нибудь услышал меня, то наверняка бы решил, что я не в себе. После стольких злоключений, когда я уже не надеялся даже выжить, вдруг находится Катя Ефимцева! Та самая Катя, ради которой я затеял эту, как оказалось, смертельно опасную игру с Мурейко. Что я чувствовал в тот миг, когда понял, что это именно она? Не знаю. Гордость дикаря, завалившего огромного вепря, или звериную радость тигра, справившегося с медведем, да и какая разница? Катя была жива, я, в каком-то смысле, тоже, и черт меня подери, если это не победа!

Смех, точнее сип, прекратился сам собой. Я осторожно дотронулся до ее лица. Девушка шевельнулась, и я увидел огромный синяк, покрывавший всю левую сторону красивого лица. Она открыла глаза и первые несколько секунд непонимающе смотрела на меня, потом ее глаза стали округляться, и она уже открыла рот, когда я успел вставить пару слов:

– Катя, это я, Валентин.

– Валентин?! Валентин?!! Валентин!!!

– Да, Катя. Надо выбираться. Ты знаешь, где мы?

Она покачала головой, не отрывая взгляда от моего изуродованного лица, словно пытаясь узнать парня, которого видела единственный раз, да и то несколько лет назад. Я встал с пола и протянул руку, помогая ей подняться. Рука у девушки была худенькой и слабой. Она встала, и мне пришлось подхватить ее, иначе она бы тут же упала.

– Ой, голова! – она скривилась, как от зубной боли.

– Ничего, это ничего, главное, что на месте, – попытался я пошутить, осторожно ведя ее под руку к двери.

Мы вышли в безлюдный коридор. Должно быть, когда-то это было здание администрации какого-то