Вот такие у нас дела.

Мама, ждем тебя в самое ближайшее время, чтобы всерьез заняться твоими ногами.

Света.

8 февраля

Милый Володя.

Не знаю, есть ли у тебя дети. У меня детей не было. То есть в моей квартире жили две девочки: Мария и Варвара, которых я считал своими дочерьми. Когда они плакали, я гладил их по головкам или совал им соски; когда озорничали, я наказывал их или заставлял себя не обращать внимания на шум, ими производимый; когда они хотели есть, я кормил их, если рядом не было их матери. Все эти операции я производил настолько автоматически, что, работая у себя в кабинете и услышав шум за дверью, мог прерваться на середине мысли, выйти из кабинета, сунуть соску, дать шлепок или отрезать хлебную горбушку, не потеряв нити рассуждения, и, вернувшись к столу, без труда продолжить прерванное.

Или, скажем, мне нравилось гладить Варины пеленки и подгузники. Но, как я теперь понимаю, гладил я их для собственного развлечения, а не для нее, моей дочери. Поэтому, когда случалось Варе, в то время как я гладил, разрыдаться, описавшись или потеряв соску, я с досадой оставлял утюг и с раздражением подходил к девочке, а то и вовсе не обращал внимания на ее плач.

Так жил я бездетным отцом.

Но вот две недели назад жена попросила меня отвести Варю в поликлинику. Мы шли с дочерью по улице, как вдруг из подворотни выскочила большая мохнатая собака. Увидев ее, Варя спряталась за мою спину, обхватив меня ручонками и дрожа от страха. И тут я впервые почувствовал, что эта ищущая у меня защиты девочка – мой ребенок, мое собственное продолжение! И в страхе ее – моя уверенность, в слабости ее – мое мужество, и в этот чудный момент я не только от собаки, я от целого полчища чудовищ смогу ее защитить: такую всепобеждающую и радостную силу сообщили мне эти маленькие, обхватившие меня ручонки.

Не знаю, возможно ли описать словами подобное откровение. Мне это, как видишь, не очень-то удалось.

Но с той поры я словно прозрел и разглядел рядом с собой двух маленьких женщин, чудесно родных мне и до боли мне неизвестных, две самостоятельные и непохожие одна на другую личности, со своими уже сложившимися характерами, собственным миропониманием, своей любовью и своим неприятием. Удивленно в них вглядываясь, я, к ужасу своему, стал понимать, что ничего пока не дал им, кроме некоторых черт лица и нескольких свойств характера, а все остальное в них развивается без моего участия.

Хуже, я мешал им расти, бесчувственностью своей портил то прекрасное, что заложено в них природой. Например, я считал справедливым одинаково относиться к обоим детям, тогда как именно в одинаковости этой заключалась несправедливость. Маша по характеру своему – чуткая, ранимая и обидчивая девочка, и любой мой окрик, любой шлепок – даже заслуженные – по отношению к ней были непростительны, развивали в ней нервозность, укрепляли замкнутость. Варя, наоборот, своенравна и не по-женски умна; она во что бы то ни стало настоит на своем, сколько ты ее ни одергивай, и вот получается, что своей «равной справедливостью» я лишь потворствовал ее упрямству.

Впрочем, есть у меня надежда, что мне хотя бы частично удастся загладить свою вину перед детьми.

Привет.

Твой Иван.

Р. S. Тебе никогда не приходило в голову, что человек слишком рано производит на свет потомство, когда он еще ничему не может научить своих детей, а то и вовсе к ним безразличен; что запоздалое наше прозрение слишком дорого обходится, детям нашим в первую очередь?

21 февраля

Мама, как же тебе не стыдно?! Разве можно так наплевательски относиться к своему здоровью?! Все твои объяснения просто смехотворны! Я ничего не понимаю в медицине, но даже я знаю, что тромбофлебит прекрасно лечат!

И как тебе только не стыдно, мама, писать мне, что ты своим приездом стеснишь нас, помешаешь работе Ивана! Когда он пачками таскал сюда своих дружков, кутил с ними до утра – это не мешало его работе! А ты, моя больная мама, стеснишь вдруг и помешаешь? Что за чушь!

Короче, и слышать не желаю! Срочно сообщи мне, когда приедешь. А я покажу тебя Ирине Борисовне. Она – просто волшебница! Одной моей знакомой она за неделю удалила опухоль из груди. Без всяких лекарств и тем более – без всякого скальпеля! Ты представляешь?!

Я уже рассказала о твоих ногах Ирине Борисовне. Она только посмотрела на твою фотокарточку и тут же сообщила, что после нескольких ее сеансов ты будешь бегать как козочка. Такие у нас теперь есть врачи. Они называют себя «сенсами». Их все критикуют, но все у них лечатся. Они, правда, довольно дорого берут за лечение. Но какие могут быть счеты, когда речь идет о здоровье человека! Ты поняла меня, мамочка?!

Целую тебя крепко-крепко, очень люблю, очень скучаю и жду как можно скорее.

Твоя Светка.

24 февраля

Милый Володя.

До сих пор не получил от тебя ни одного ответного письма и, зная твою отзывчивость, полагаю, что ты уже давно не живешь там, куда я тебе пишу. А посему беззастенчиво продолжаю, не боясь тебе наскучить своими откровениями.

Недавно я прочел роман швейцарского писателя Германа Гессе «Игра в бисер». И теперь в ужасе от того, как эта замечательная книга передвинула во мне фокус моего мировосприятия.

Вот уже неделю, приходя на работу, я не могу отделаться от впечатления, что я не у себя в институте, а как бы в романе Гессе, в его фантастической Касталии. Лаборатория, в которой я имею честь трудиться и которую не могу теперь именовать иначе, как «Проблемная научно-исследовательская лаборатория игры стеклянных бус» (сокращенно будет ПНИЛИСБ), даже по внутреннему устройству напоминает эту Касталию.

Во главе ее стоит «Магистр Игры» – заведующий лабораторией, внешне похожий на Петра Первого, но крошечного росточка, без усов и торжественного и самовлюбленного до чрезвычайности. Чуть ниже на ступеньках «касталийской лестницы» располагаются у нас «тени Магистра» – заведующие секторами; оба они долговязы, и один похож на Карла Двенадцатого, а другой – на царевича Алексея в сильном подпитии. Далее следует «элита»: ее формируют «ведущие адепты Игры», или «методологи», как их у нас называют – то есть только те из старших научных сотрудников, которые в неприемные часы могут входить в кабинет завлаба – я теперь именую его «магистерским садом», ибо в нем произрастают две натуральные пальмы в массивных деревянных кадках, обитых светло-бежевым дерматином. Ниже – еще две ступени: простые «старшие адепты» (то есть «неведущие» и «неметодологи») и, наконец, «младшие адепты Игры».

Есть у нас свой «Архив Игры», иначе именуемый «банком матричных данных». Что это такое, затрудняюсь тебе сказать с определенностью и полагаю, что ни один из ПНИЛИСБистов не сможет вывести меня из этого затруднения, но ссылаться на необходимость «развития и неуклонного совершенствования банка данных» считается среди нас совершенно обязательным делом.