Он подошел к Элизабет, сидящей за столом. Та облегченно вздохнула.

Но легче ей стало не надолго. Роберт громко закричал, требуя внимания, и Элизабет удивленно посмотрела на него. Вскоре в огромном зале все стихло, и тогда Роберт заговорил.

Услышав имя Джеймса Грэхема, присутствующие разразились приветственными криками. Когда опять все стихло, Роберт продолжил свою речь.

– Джеймс сожалеет, что ему пришлось задержаться и он не смог к нам присоединиться, он просит вас быть снисходительными и терпеливыми. Он просит вас не разъезжаться по домам, а подождать здесь его приезда.

При мысли о том, что эта буйная орда проведет в Эшкерке еще одну ночь, Элизабет с трудом сдержала крик. С ужасом слушала она, как Роберт продолжает свою речь, обращаясь к этому сброду.

– Я, кажется, придумал кое-что, что скрасит вам скуку ожидания, – произнес он. – Что вы скажете, если я предложу вам отложить оружие и немного поразвлечься? Все мы так давно не имели возможности «положить камень» или «бросить шест». – Он широко улыбнулся, взял Элизабет за руку и привлек к себе. – Миледи и мне хотелось бы, чтобы вы остались в Эшкерке и устроили здесь хайлендские игры, – выкрикнул он.

Одобрительный рев, раздавшийся в ответ, был громоподобен. Элизабет закрыла уши руками и спрятала лицо на груди Роберта. Тот обнял жену, засмеялся, а горцы принялись бить клейморами и секирами о щиты.

Казалось, их восторгу не будет конца, поэтому Роберт направился к двери, по-прежнему держа Элизабет у себя под крылышком. Пора увести ее отсюда. Но продвигались они очень медленно, потому что пирующие то и дело останавливали их.

Магнус О'Кейн с трудом пробился к ним, и наконец в результате совместных усилий обоих мужчин все трое оказались у выхода из зала.

Бросив взгляд на Элизабет, Роберт понял, что она готова рвать и метать. Тогда он обхватил ее лицо ладонями и ласково улыбнулся:

– Элизабет, любовь моя, я должен вернуться в зал, но Магнус проводит вас до вашей комнаты.

Молодая женщина слабо кивнула, радуясь хотя бы тому, что избавится от шума и криков. Она поспешно поднялась по лестнице, даже не взглянув на молодого человека.

Но Бет не пошла в свою комнату, а вышла на замковую стену. Некоторое время она дышала свежим ночным воздухом и наслаждалась – впервые за весь вечер – спокойствием.

– И как долго это будет продолжаться? – спросила она наконец у своего спутника.

– Скорее всего всю ночь до рассвета, – неуверенно ответил О'Кейн. – Вы должны их простить, миледи. Это ведь мужчины, которые вернулись с поля боя. И теперь они веселятся.

– Извините, полковник О'Кейн, но если судить по их виду, им гораздо лучше находиться на оном поле боя, чем вне его, – жестко возразила Элизабет.

Магнус О'Кейн прислонился к парапету и грустно улыбнулся:

– Наверное, вы правы.

Улыбка у него была такая же заразительная, какой у других бывает зевота, и Элизабет не устояла. Ее напряжение вдруг совершенно исчезло в присутствии этого спокойного человека, и губы сами собой улыбнулись.

– Кажется, я была слишком сурова, – вздохнула она. – Роберт считает, что я много требую от людей.

– Ну, к нам ведь на самом деле нужно привыкнуть. Понимаете, Элизабет, вы не должны забывать одну вещь. Вы – супруга лэрда Хайленда, и по этой причине любой из тех, кто пирует сейчас в зале, не колеблясь, сложит свою голову за вас. Вот почему они кажутся столь загадочными. Несмотря на всю их дикость, они – рыцари.

Элизабет задумалась. Как хорошо, что в темноте не видно ее покрасневших от стыда щек.

– Вы хотите сказать, милорд, что это я вела себя оскорбительно, а не они?

– Нет, миледи. Вы держались безукоризненно, – возразил молодой человек. – Вы были прекрасной и любезной хозяйкой. Они навсегда сохранят в душе память о вас.

Теперь Элизабет поняла, почему Роберт так высоко ценил этого молодого сладкоречивого ирландца.

Однажды он сказал ей, что когда-нибудь история отметит, скольким обязана Шотландия этому двадцатипятилетнему ирландскому полковнику.

– Откуда вы родом?

– Я из Ольстера.

– Тогда почему же вы не возвращаетесь туда? Что вы делаете на этой проклятой войне? – спросила Бет.

– Я солдат, миледи, и у меня те же убеждения, что у Джеймса Грэхема, – заявил молодой человек. Он восхищался Грэхемом и уважал его. И считал, что дело Монтроза – верное. – У меня нет ненависти к Кэмпбеллам, как нет и намерения стереть их с лица земли, как у Мак-Дональдов. Мои люди – ольстерцы, как и я, – отдали свои шпаги и свою верность Джеймсу Грэхему, а значит, и вашему королю.

– Роберт говорил мне, что победой при Файви они обязаны вам и вашим людям. Ну и конечно, Монтрозу. – Бет улыбнулась. – Поверьте мне, полковник О'Кейн, со стороны Роберта это высшая похвала. Он ведь считает Джеймса Грэхема всемогущим.

– Неужели он так сказал? – воскликнул О'Кейн. – Похоже, он забыл упомянуть, что мы ни в коем случае не выдержали бы натиска, если бы он и Нэт Гордон не проникли в лагерь Кэмпбеллов накануне ночью и не утащили несколько бочонков с порохом. Это самые отважные болваны из всех, кому я когда-либо имел честь служить.

Конечно же, о своих заслугах в этом деле Роберт забыл упомянуть, и Элизабет чувствовала гордость, слушая о подвигах мужа.

– Боюсь, он действительно забыл упомянуть о своих «похождениях», полковник О'Кейн, – проговорила она. – Наверное, это и к лучшему, что я не знала о его безрассудной храбрости. Я и без того не сплю по ночам, беспокоясь за него. – Тут Бет хитро улыбнулась и заговорила о другом: – Вы знаете, то была я.

Магнус сразу же понял ее загадочные слова.

– Мы с Нэтом так и думали.

– А чем же я себя выдала? – беспечно спросила Бет. – Женским голосом или неудачным подражанием хайлендскому произношению? – проговорила она именно с этим акцентом.

Магнус О'Кейн добродушно хмыкнул:

– На самом деле – ни тем, ни другим, миледи. Вас выдала ваша нарочитая хромота.

И оба рассмеялись, вспомнив тот день.

– А почему вы не рассказали об этом Роберту? – спросила Элизабет.

– Расскажу как-нибудь ночью – когда нам очень понадобится посмеяться, – ответил молодой человек.

Эти слова снова напомнили о войне. Впрочем, война и без того постоянно присутствовала в жизни Бет.

И ее радостное настроение улетучилось, она отвернулась от О'Кейна и пошла к себе.

Элизабет проснулась от восхитительного ощущения – губы Роберта прикоснулись к ее затылку. Она открыла глаза. Ее тело каждым нервом отзывалось на прикосновения Роберта. Он отбросил одеяло и прижал жену к себе, а губами проложил дорожку из поцелуев к ее уху. Дыхание его было жарким.