оробевший: снаружи бронированная машина с зеркальными окнами наверняка казалась неприступной, как вражеская подлодка, и все-таки он снова сложил беленькую лапку в кулачок и прицелился, чтобы стукнуть еще раз. Телохранитель на заднем сиденье напрягся и подался вперед — несильно, просто чтобы обозначить готовность. Валера ждал и шевелиться раньше времени не собирался.

После ночи, проведенной сидя, шеф выглядел неважно — губы посерели, веки набрякли. Хмурясь и медленно моргая, он смотрел в окно и вдруг напомнил Валере обычного пенсионера, уснувшего на скамейке в парке, который не может понять, где он и как сюда попал. А ведь и правда сдает дед, подумал он. Прямо на капельницу отсюда поедем.

Словно расслышав непочтительные Валерины мысли, старик резко выпрямился. Глаза под очками были холодные, ясные.

— Ты — сиди, — бросил он телохранителю не глядя. — А ты, — велел он водителю, — иди узнай, чего ему надо.

Валера кивнул и послушно потянулся к стеклоподъемнику.

— Я не сказал — открой окно, — лязгнуло сзади. — Я сказал — выйди.

 

Переговоры с юным бородачом в бусах заняли у Валеры не больше минуты. Вернувшись на место, он сделал деревянное лицо и принялся докладывать стремительно закипающему шефу, что все автомобили решено передвинуть на триста метров, чтобы устроить по обе стороны тоннеля какие-то санитарные зоны, и что перемещение это затеяно не кем иным, как его, шефа, собственной ассистенткой. И когда толстый мальчик в шортах и клетчатой рубашке, которого она прислала вместо себя, взмахнет рукой, Майбаху придется вместе со всеми завести двигатель и сдать назад. На шефа он при этом старался не смотреть. Разумеется, Валериной вины во всем этом не было никакой и облажалась вообще-то опять белобрысая дылда, но ее здесь не было, а старик славился тем, что в гневе мог заживо содрать кожу не только с виновных, но и с тех, кто по глупости попался под руку. Закончив доклад, Валера умолк и приготовился выдержать бурю. В салоне было тихо. Он аккуратно поднял глаза. Телохранитель сидел с пустым лицом, как манекен в плохом костюме. Шеф барабанил сухими пальцами по кожаному подлокотнику, щека у него дергалась.

Снаружи послышался шум стартующих двигателей и тонкий голос клетчатого бородача — колонна готовилась начать движение. Стоявший перед тяжелым Пулманом Фиат Панда с наклейкой «Малыш в машине» на двери багажника дрогнул и включил фонари заднего хода. Синий пассажирский автобус у противоположной стены выпустил облако черного дыма и медленно пополз назад — левый ряд уже тронулся, а через мгновение поехал и средний. Панда нетерпеливо засигналил. Краем глаза Валера видел, как бородатый регулировщик отчаянно машет ему через проход, но кнопку зажигания не трогал: он ждал приказа.

— А ты что стоишь, приглашение тебе надо особое? — услышал он наконец и только тогда завелся и включил передачу.

Огромный лимузин покатился задом, и правый ряд с облегчением потянулся за ним, догоняя соседей. Впереди обнажался асфальт — небыстро, как морской берег во время отлива. Пухлый регулировщик, похоже, охрип, докричаться до следующего в цепочке не сумел и побежал мимо по проходу, размахивая руками.

Даже вот так, медленно и в обратную сторону, двинуться с места все равно было настоящим подарком, и на пару следующих минут Валера забыл о своих лишениях и тревогах, сел покрепче и сосредоточился на том, чтобы удержать длинный Пулман в колее, не царапнуть дорогим полированным бортом стену тоннеля или не свернуть боковое зеркало. Он провел за рулем сорок четыре года и машину эту, стоившую больше годового бюджета некрупного подмосковного города, и уж подавно больше его, Валериной, совокупной зарплаты за всю жизнь, одновременно и побаивался, и любил, но чувствовал безупречно. Ехал он красиво и ровно, как по рельсам, был собою очень доволен и успевал даже с легким злорадством поглядывать на водителя автобуса, который явно был салага, задом сдавать не умел и болтался в своем ряду, как говно. Ясно было, что косорукий мудила понятия не имеет, где кончается его автобус, потому что позавчера еще ездил на трехколесном велосипеде. С этими приятными мыслями Валера проехал метров сто пятьдесят и рассчитывал еще минимум на столько же, но тут обмякший в своем кресле шеф внезапно очнулся, с неожиданной прытью скинул плед и рявкнул:

— Стой!

Голос у старика был такой, что Валера ударил педаль тормоза, не думая, сразу, как солдат. И пожалел об этом мгновенно, но было уже поздно. Водитель Панды, разумеется, никакого окрика не слышал и трепета не испытал, поэтому безмятежно катился дальше и ровно через секунду с размаху ткнулся багажником в сверкающий Майбахов радиатор. Раздался неприятный хруст, наклейка с голым малышом дрогнула и пошла пузырями, и легенький итальянец встал, как будто въехал в бетонную стену.

Валера заглушил двигатель и медленно отпустил руль. В ушах у него стучало, галстук сдавил шею. За радиаторную решетку можно было не беспокоиться — и кузов, и даже окна пятитонного Мерседеса могли выдержать расстрел из штурмовой винтовки и прямое попадание ручной гранаты. Но он только что на глазах у собственного шефа подставился под глупый паркетник, да еще в тоннеле, на жалких двадцати километрах в час. Позорно, как стажер из автобусного парка. Он сидел зажмурясь и чувствовал свои шестьдесят два года, тесные ботинки и тугой брючный ремень под животом, и сильнее всего хотел сейчас оказаться дома, за кухонным столом, чтобы щелкнул вскипевший чайник и пахло яичницей с помидорами.

Передняя дверь Панды распахнулась, и оттуда выскочила девушка в мятом льняном сарафане. Она обежала свою небольшую машину, горестно оглядела расплющенный багажник и бросилась к Майбаху. Через усиленное стекло слов было не разобрать, но по лицу ее, покрасневшему и сердитому, было понятно, что последний маневр тяжелого лимузина она не оценила и намерена требовать объяснений.

Соседние машины уже схлынули, а следующие двигаться еще не начинали, дожидаясь отмашки, и на временно опустевшем участке остались только наглухо задраенный Майбах, несчастный Панда и его возмущенная владелица. Она постучала один раз, другой, затем пригнулась и попыталась заглянуть внутрь через непрозрачное стекло и наконец ударила по крыше кулаком. Через пару секунд к ней присоединился взмокший бородач-регулировщик, прибежавший выяснить, в чем задержка, и оба принялись барабанить в окно с удвоенной силой.

Валера открыл глаза. Понятно было, что сейчас ему придется опять выходить, и застегивать пиджак, и под вопли сопливой девицы объяснять пухлому самозванцу в бусах, что автомобили с такими номерами даже не останавливают никогда, причем в случаях гораздо серьезней разбитого багажника, и уж тем более не колотятся в них снаружи. К ним вообще не подходят близко, а по возможности и вслед-то стараются не смотреть. Но с момента, когда он решил не толкаться воскресным вечером на Рублевке, сэкономить двадцать минут и свернуть в проклятый тоннель, все пошло не так и с каждым часом становилось только хуже. Как будто он съехал зачем-то с ровной дороги в кусты и летел теперь вниз по склону, набирая скорость.

Он вздохнул и потянулся к дверце.

— Куда? — спросил шеф холодно.

Валера застыл с вытянутой рукой и перестал чувствовать пальцы.

— Так это... — начал он, не смея обернуться. — Не надо?

— Сиди! — рявкнул шеф. — Дальше не едем. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 12:54

Спустя час и две минуты после начала перегона последний в цепочке регулировщик — загорелый парень в соломенной шляпе на макушке — получил сигнал от своего предшественника и поднял большой палец, и десять передних рядов, нетерпеливо ожидавших своей очереди, тоже наконец