Она как-то рассеянно отвела глаза, будто спросила я что-то не то.

– Девочка моя, да что я должна о тебе думать? Обвинять тебя в измене мужу? Так я знаю, что Ник мужем тебе не был.

– Да нет… – перебила я свекровь, видно мало понимая, о чем она говорит. – Это я во всем виновата. Нельзя мне было влюбляться в него.

– Так ты еще и влюбилась! – Витальевна покивала, как доктор, встретивший знакомые симптомы. – Я хотела вот что тебе сказать: он должен был расстаться с Жанной, начать ухаживать за тобой, создать отношения, на которых семью можно строить, а потом уже жениться.

– Почему он на Жанне не женился? Они столько лет вместе.

– На Жанне? – Свекровь небрежно пожала плечами. – Да ну! В какой-то момент он загорелся жениться – ради Митьки. Я, не подумав, ему и сказала: да женись уже на Жанне, она мечтает об этом. А он говорит: Жанна в восемнадцать лет родила дочку, но отвезла ее в деревню матери и с тех пор о ней почти не вспоминает. Как же она будет относиться к Митьке, если родную дочь забросила?

– Все мы какие-то неприкаянные. Никто не счастлив.

Витальевна рассеянно кивнула:

– Но все ищем счастья, придумываем что-то, добиваемся своего. Кто-то старается при этом никого не обидеть, кто-то готов по трупам идти. Не осуждай себя. Я же понимаю, что, не влюбись ты в Ника, ты бы и мальчика этого, Игоря, не встретила. Он нужен был как противовес. Палец дверью прищемить, чтобы про головную боль забыть. Но Ник этого не замечал! У него полон рот забот! Ресторан, где этот ворюга Пряничников промышляет, Зюзя полусумасшедшая, маленький Митька, Жанна. Вот такие дела, – резюмировала Людмила Витальевна и вдруг помрачнела: – А вообще выглядит все не лучшим образом. И неясно, кто твоего Игоря убил, кто похитил моего внука…

Могла ли я знать тогда, что ответы на эти вопросы я получу уже завтра?

13 июня, вечер

Домой я вернулась только к восьми вечера. Сначала вообще возвращаться не собиралась. Хотела переночевать у Витальевны. Мне казалось, что одну ее я оставить не могу. Вдруг бы она все-таки решила напиться? Но свекровь решительно выпроводила меня:

– По-твоему, дура я? Мне надо ждать от вас звонка, мне надо знать, что внук цел. Водка потом будет.

Она с треском захлопнула за мной дверь.

На улице было прохладно; добежав до «ниссана», я забралась в его теплое нутро. Нестерпимо захотелось услышать голос Ника.

«Телефон вызываемого або…» – Я со злостью захлопнула «раскладушку». Да что же это? Почему Сухарев прячется?

Я увидела его в своем подъезде.

– Ник, у тебя голова болит? – Про Митьку я спрашивать побоялась. Если Сухарев так выглядит, значит, случилось страшное.

Он сидел на ступеньке лестницы, ведущей вниз, перед дверью в мою квартиру. Растрепанный, бледный в тусклом свете сорокаваттной, засиженной мухами лампочки. В руке у него была плоская бутылочка коньяка. Уже полупустая. Пьяным он не выглядел, хотя по его внешнему виду всегда было трудно понять, в какой степени опьянения он находится.

Услышав мой голос, Ник поднял воспаленные глаза.

– Да. – Его голос звучал хрипло и, как мне показалось, обессиленно. Слава богу, это только его голова!

– Дать таблетку?

– Я уже принял. – Он потряс бутылкой.

Я полезла в карман жакета за ключами… Вдруг Ник встал, сделал шаг вперед и обнял меня. Я сжалась, как в тот день, когда он поцеловал меня в первый раз.

– Скажи мне правду, только правду: как ты ко мне относишься? – Он говорил в самое ухо, его дыхание щекотало щеку. – Что я для тебя?

Не успев ничего придумать, я ответила:

– Я тебя люблю.

Он отстранился, совсем чуть-чуть, только чтобы заглянуть мне в глаза. Я тоже всматривалась в его лицо, надеясь услышать в ответ… Ну хоть что-то ободряющее.

– Господи, слава богу! Я тоже так тебя люблю! Я бы и раньше признался, и надо было, но не только ведь о себе надо думать…

– Ты только обо мне не думал, да?

– Но ты была единственным человеком, у которого все в порядке, который помогал мне, не ставил условий, ничего не требовал. Я сначала был так тебе благодарен! А потом – влюбился.

Смотреть в его рысьи глаза, которые по-прежнему казались мне загадочными и зомбирующими, я могла не минутами, а годами. Мы стояли обнявшись, пока Ник не покачнулся, будто на мгновение потерял равновесие. Я высвободилась из его объятий, достала ключи и отперла дверь своей квартиры.

Мы уснули только под утро…

А когда я открыла глаза, Ника рядом со мной не было. На прикроватной тумбочке лежал диск, под ним записка, написанная его рукой: «Посмотри это!»

Почему-то у меня не было вопросов. Я сразу поняла, что диск этот Ник привез из больницы, от Жанны. Наверное, на диске была крайне важная запись, если Жанна, только придя в сознание после аварии, говорила об этом. И это как-то связано с Митькой.

Вставив диск в плеер, я нажала на кнопку play. Сначала экран был темным, потом возникло изображение.

Это была комната Игоря. Камера стояла на письменном столе, в поле зрения прекрасно попадала кровать, но больше – почти ничего. Съемка велась в ночном режиме, но без всякой подсветки, и поэтому силуэты таинственно флюоресцировали и мерцали. Из-за недостатка света складывалось ощущение, что снимали сквозь толщу воды.

На кровати, похожей на огромную плоскую серую рыбу, виднелся силуэт спящего под одеялом человека. Это был Игорь. Живой Игорь. Потом раздался веселый женский голос – а это была Кристина:

«Сейчас я его разбужу!»

Теперь перед экраном появилась и она сама. Сначала покрутилась перед камерой, потом – заглянула в объектив, блеснув влажным темным глазом. Ясно было, что Кристина пьяна. Она начала раздеваться, напевая нечто непонятное, неразборчивое.

«Бум! – громко сказала Кристина и стянула куртку. Покрутилась еще, виляя бедрами и улыбаясь во весь рот, остановилась, стоя спиной к объективу, распахнула рубашку: – Бум!» – Кристина повернулась. Под рубашкой бюстгальтера не было.

Пританцовывая, неловко оступаясь, бессмысленно хихикая и повторяя «Бум!», она снимала каждую деталь одежды, пока не разделась догола.

«Сейчас все будет! Игорь, я пришла! Ты не ждал меня, а тут вдруг – я!»

Белая попа Кристины начала уменьшаться – она пошла в сторону кровати. Идти далеко не пришлось – в длину комната была не больше трех метров.

В это время Игорь зашевелился под одеялом. Видимо, Пряничникова разбудила его своими песнями и плясками. Он сел на кровати, и я услышала его голос, заставивший меня вздрогнуть всем телом:

«Что ты тут делаешь?»

Я видела его лицо, сонное, живое – он смотрел почти в камеру.

После первой фразы он повернулся в сторону входной двери – направо.