Приятно видеть порой бегущих ранним утром по улицам города панамских юношей, возможно, тренирующихся так будущих боксёров. Ведь если их соотечественник Мано де Пьедра Дуран смог стать чемпионом мира, то почему бы и им не стать такими же, как он? Вот она, роль, которую играют в нашей жизни традиции.

Унамуно писал, что, когда английский физик занимается научными исследованиями, он как бы ощущает, что за ним стоит во всю свою мощь армада британского флота. Он чувствует себя защищённым под сенью этой армады и смело выдвигает свои идеи и продвигает вперёд науку. Но и это не моя ирония, а ирония того же Унамуно, когда он говорит: откуда же взять такую смелость, например, аргентинцу или, того хуже, панамцу, где им взять такой же уверенности и мужества, чтобы бросаться в неизвестность, выдвигая свою научную идею?

Вот в боксе — тут мы признаны. И наши боксёры: Дуран, Браун и Исмаэль Лагуна и Педроса, и многие другие, находясь в первых рядах боксёров, и с первых своих скамеек подле ринга могут вдохновлять, давать советы молодому панамцу, может быть, впервые в жизни поднимающемуся на ринг для поединка.

Дуран: Мано де Пьедра

Я думаю, что так же, например, происходит и с никарагуанцами в области поэзии. У них сейчас так много современных хороших поэтов, потому что они у них были и в прошлом. И потому и в будущем у них будут хорошие поэты. Это круговорот, круг, который может быть назван виртуозным в отличие от порочного. Традиция, работающая в автоматическом режиме…

К сожалению, существуют и порочные традиции, например порочная традиция «слуги», «сервилизма». И если все мои предки, весь мой народ были такими слугами янки, то кто Я такой, чтобы претендовать на то, чтобы не быть таким же?

Пожалуй, всё же я несправедлив в отношении моей страны. Может быть, из-за чувства отчаяния и разочарования. Есть же у нас и другая традиция — традиция борьбы, и борьбы на два фронта: с врагами внутренними и внешними. Генерал Торрихос — отражение этой традиции. Он ведь не из воздуха появился и не случайно стал таким. Он естественный продолжатель традиции, происходящей от негра Фелипильо, индейца Уррака, негра Бойяно, мулата Престано и, наконец, Викториано Лоренцо, простого торговца арбузами, поднявшего мощную антиколониальную волну ненависти во времена Уильяма Волкера и его вторжения в Никарагуа, забастовок 1925 года и жертв января 1964 года.

Генерал Торрихос со своей теорией «альпинизма поколений», получив от своих предшественников это революционное наследие, передаёт будущим поколениям ответственность за их продолжение.

Но пока есть хоть один негр, голосующий за Арнульфо Ариаса, того самого автора расистской Конституции Панамы 1941 года, будут оправданы наши разочарование и грусть. Эти чувства у генерала очень глубоки, потому что сопровождаются его огромной любовью к своему народу. Ему больно видеть эту деформацию менталитета рабов, которых он хотел бы обучить и освободить.

Из-за этого менталитета была похоронена его Реформа образования, объявленная прокоммунистической. Из-за него объявлены прокоммунистическими его Центры детского обучения, государственные компании, Трудовой кодекс, Закон о жилье. Даже Договоры по каналу цинично объявлены недостаточно патриотическими, как в своё время так же цинично объявлялась непатриотичной национализация американской энергетической компании «Fuerza y Luz».

Тут, в Нассау, генерал, заговорив об услуге, которую Панама могла бы предоставлять революционному движению с использованием для этого расположенного у нас международного финансового центра, он долго и с грустью, а я думаю, и с разочарованием говорил о нашей короткой истории интенсивного sojuzgamiento и, самое страшное, envilicimiento. «Негры, которых он послал a capar, арнульфисты», — сказал он.

Я тогда отвечал, с горечью возражая ему, что «наша политика революционных услуг» заключается всего лишь в том, чтобы предоставить приезжающим к нам революционерам весьма небольшое оперативное пространство для их передвижений, возможность получения от нас «пары пистолетов», как в случае с Никарагуа, не более того. То есть нашу собственную революцию меняем за маленькую тарелку гороха.

Но, утверждая это, я одновременно внутренне и не соглашался сам с собой. Во-первых, это, конечно, не «пара пистолетов», что мы давали никарагуанцам, а значительно больше. Во-вторых, разве можно называть «маленькой тарелкой гороха» спасённую нами жизнь Рикардо Лара Парада? Или жизнь Германа Помареса и многих других? Что мы могли сделать благодаря нашему официальному нейтралитету, позволявшему нам говорить даже с Пиночетом. Но об этом я ему тогда не сказал.

Он же продолжал говорить. О том, что в Панаме не будет революционных изменений, пока они не произойдут в большей части всего региона. Что в Панаме революция осуществляется через помощь в этом процессе другим странам и народам. Отсюда и имя этой его революционной теории — «Теория бейсбольного мяча»: мяч отправляют в полёт, его ловят и возвращают.

В этой теории есть элемент пессимизма, оправданного или нет, не знаю. Но это не крайний пессимизм: быть может, хотя бы и последними, но мы присоединимся к этой революции.

Для генерала Торрихоса роль Панамы в этой Центральноамериканской революции — это служить её тыловым резервом (retaguardia). Оказывать услуги революционному процессу в регионе — это тоже его форма. Форма, быть может, скромная, но ценная со стратегической точки зрения.

Это вовсе, однако, не означает, что этими услугами ограничиваются наши собственные революционные задачи. Наоборот, надо многое делать в этом направлении. Всё будет напрасным, если мы не будем в состоянии достойно поймать вернувшийся к нам назад мяч революции.

Во всём этом и заключается стратегия и теория панамской революции генерала Торрихоса. Поэтому, когда он решил отступить, уйти в тень публичной жизни, он просто поменял свой «окоп»: сменив домашний, внутренний, где было так много конфликтов с временем для применения своей модели развития, на внешний — международный.

И это тоже была его Родина. Международная Родина, как он назвал её. Он не прекратил борьбу. Наоборот, усилил её. Враг это понял и решил его уничтожить.

Я никогда не был полностью согласен с этой его теорией. Ведь быть торрихистом не означает «быть торрихито».

Генерал говорил мне, что я — его лучший советник, потому что ему было достаточно сделать что-то противоположное тому, что я советовал, чтобы потом уже в этом никогда не ошибаться.

Он шутил, что лучше бы я не отвечал на его вопросы. Но сегодня я могу это сделать. И совершенно серьёзно. Не как «торрихито» и не как Торрихос, а как торрихист, являющий собой Торрихоса, развитого в правильном историческом направлении. Я подниму и понесу вперёд его знамя, потому что он сам просил нас превзойти его в нашей борьбе.