— Знания дают силу,— сказал Анай.— А став сильным, я, может быть, попаду в окружение баронессы Нарфис. Я мог бы стать капитаном ее стражи. А может, и благородным!

— Я не сомневаюсь, настанет день и ты будешь гораздо больше, чем то или другое.— Элрик вдохнул застоявшийся воздух. Тело его затряслось, легкие словно обожгло огнем.— Поступай как знаешь, хотя я и сомневаюсь, что Буревестник подчинится тебе.

— Так я могу попробовать?

— Попробуй,— Превозмогая боль, Элрик дергаными движениями переместился на край кровати и освободил от тряпья огромный меч.

Испещренный рунами, неясно поблескивающими на черном клинке, сверкающий металл которого был украшен древней и тонкой резьбой — то таинственным и непонятным рисунком, то изображениями драконов и демонов, сошедшихся в схватке, Буревестник определенно являл собой неземное оружие.

Мальчик открыл рот и отпрянул, словно жалея о том, что предложил такую сделку.

— Он живой?

Элрик смотрел на свой меч со смешанным чувством — отвращением и чем-то родственным чувственной любви.

— Некоторые сказали бы, что он наделен разумом и волей. Другие — что это демон в чужом обличье. Некоторые считают, что в нем обитают души всех смертных, преданных проклятию, и не находят оттуда выхода, как когда-то не нашел выхода огромный дракон, обитающий в другой рукояти,— не в той, что сейчас на этом мече.— К собственной едва ощутимой досаде, он вдруг понял, что получает удовольствие от растущего изумления мальчика.— Разве тебе никогда раньше не приходилось видеть творение Хаоса, мастер Анай? Или того, кто обручен с подобной вещью? Возможно, ее раба? — Он окунул свою длинную белую руку в грязную воду и, поднеся ее ко рту, смочил губы. Его красные глаза поблескивали, как гаснущие угли.— Во время моих странствий я слышал разговоры о том, что этим мечом когда-то сражался сам Ариох — он рассекал им стены между мирами. Другие, умирая от удара этим мечом, называют его живым существом. Есть теория, которая утверждает, что он единственный представитель целого народа, живущий в нашем измерении. Но если он пожелает то может призвать к себе миллионы братьев. Ты слышишь, как он говорит, мастер Анай? Понравится ли этот голос случайному покупателю на рынке, очарует ли его? — С бледных губ сорвался звук, который нельзя было назвать смехом, но в нем явно слышалась какая-то ирония отчаяния.

Анай поспешно вернулся на солнечный свет. Он откашлялся.

— Ты сказал, что у него есть имя?

— Я называл этот меч Буревестником, но народы Молодых королевств иногда называют его иначе — и не только меч, но и меня. Это имя — Похититель Душ. Он и вправду выпил немало душ.

— Ты — похититель снов! — Анай не мог оторвать глаз от клинка.— Почему ты никому не служишь?

— Я не знаю условий и не знаю, кто наймет «похитителя снов»,— Элрик посмотрел на мальчика в ожидании дальнейших объяснений.

Но взор мальчика был прикован к мечу.

— А мою душу он выпьет?

— Если я захочу. Чтобы в мою кровь вернулась жизнь, мне нужно только позволить Буревестнику убить тебя и, может, еще нескольких, и тогда он передаст мне свою энергию. И тогда я, несомненно, смог бы найти коня и уехать отсюда. Возможно, в Кван.

И теперь голос Черного Меча стал громче, словно тот одобрял слова Элрика.

— О, Гамек Идианит! — Анай поднялся на ноги, готовый, если будет нужно, улизнуть в любой момент,— Это похоже на легенду о стенах Масс’абуна. Говорят, что те, кто повинен в нашей изоляции, владели такими мечами. Да, у их вождей были точно такие мечи. Об этом рассказывают учителя в школах. Я ходил в школу. Ах, какие страшные истории! — Мальчик нахмурился.

Элрик испытал угрызения совести — не нужно было пугать парнишку.

— Мой юный Анай, я не принадлежу к тем, кто сохраняет свою жизнь за счет людей, не причинивших им никакого

вреда. Частично поэтому я и попал в нынешнюю свою переделку. Ты спас мою жизнь, дитя. Я ни за что не убью тебя.

— О господин, ты человек опасный! — Мальчик в испуге сказал это на языке еще более древнем, чем мелнибонийский, и Элрик узнал его, поскольку изучал как подспорье в своих исследованиях.

— Откуда ты знаешь этот язык — опиш?

Испуганное выражение на лице мальчика сменилось удивленным.

— Его здесь, в Кварцхасаате, называют уличным брехом. Тайный язык воров. Но, я думаю, на нем говорят в Надсокоре.

— Да, это так. В Надсокоре говорят на нем.— Элрика снова заинтриговал это незначительный поворот событий. Он потянулся к мальчику, чтобы успокоить его.

Увидев это движение, Анай дернул головой и произвел горловой звук. Попытка Элрика приободрить мальчика явно не увенчалась успехом. Не сказав больше ни слова, Анай покинул комнату — его босые ноги быстро зашлепали по коридору, а потом растворились в звуке улицы.

Элрик, решив, что Анай исчез навсегда, ощутил приступ грусти. Теперь он жалел только об одном — что он никогда не воссоединится с Симорил и не вернется в Мелнибонэ, чтобы сдержать свое обещание и жениться на ней. Он понял, что владение Рубиновым троном никогда не привлекало его, но еще он знал, что править Мелнибонэ — его долг. Может быть, он специально выбрал себе такую судьбу, чтобы избежать этой ответственности.

Элрик знал, что, хотя его кровь и испорчена странной болезнью, это кровь его предков, и отказаться от того, что принадлежало ему по праву рождения, было нелегко. Он надеялся, что своим правлением сумеет превратить Мелнибонэ из эгоистичного, жестокого и упаднического обломка презираемой всеми империи в обновленную державу. Державу, способную принести мир и справедливость всей вселенной, представив пример просвещенности, которому, к своему благу, смогут последовать другие.

Он легко бы расстался с Черным Мечом за возможность вернуться к Симорил. Но про себя он знал, что это невыполнимо. Черный Меч был не только его средством добывания хлеба насущного и защиты от врагов. Владея Черным Мечом, он становился заложником обязательств его предков перед Хаосом, а он не мог себе представить, чтобы Владыка Ариох позволил ему пренебречь этими обязательствами. Каждый раз, когда он начинал задумываться об этих вещах, об этих намеках на более высокую судьбу, его мысли путались, а потому он предпочитал не вдаваться в эти вопросы.

«Что ж, может быть, приняв смерть, я разорву эти обязательства и обману старых скверных друзей Мелнибонэ».

Его дыхание становилось все реже, и легкие уже не так обжигало. Напротив, он ощутил в них прохладу. Он попытался было встать и добраться до грубого деревянного стола, на котором лежали его скудные припасы. Но кровь так медленно двигалась в его жилах, что он смог только поднять голову и издалека посмотреть на черствый хлеб и вино со вкусом уксуса, на сморщенные куски засохшего мяса, о происхождении которого он счел за лучшее не думать. Он не мог подняться. Он не мог заставить себя пошевелиться. Он принял приближение смерти если не хладнокровно, то по крайней мере с известным достоинством. Погружаясь в усталое небытие, он вспомнил о своем решении покинуть Мелнибонэ, о тревоге своей кузины Симорил, о тайном блеске в глазах своего честолюбивого кузена Йиркуна, об обещании, которое он дал Ракхиру, воину-жрецу из Фума, отправившемуся на поиски Танелорна.