Шею владыки сдавил его враг лютый; крови река, разделяясь на два рукава, льется. С хрустом неистовую тоску закусили его зубы; стали свинцом те, что солнцами были очи. Холод объял великое сердце Атауальпы, в плаче людей с Четырех Пределов[176] оно тонет. С неба спустились, черным-черны, тучи; съежилась вся Мать-Луна, заболев с горя. Все поукрылось, попряталось все в скорби. И не желает земля        своего господина в могилу прятать — трупом стыдится признать того,        кем была так любима в жизни, ей пожирать своего владыку жутко. Скальные бездны дрожат, отзываясь песнью прощальной, воет река во всю мочь своей боли, воды вздымая. Слезы, сливаясь, единым потоком стали. Кто не падет, по тому, кто так дорог был, плача? Кто из детей за отца не отдал бы жизни? Ранено сердце, болит, бесславное, стонет. Разве лесная дроздиха      в неистовстве не покорится своей природе? Разве не радость влюбленной любимому отдать дыханье? Слезы кровавые, отнятые у его ликованья слезы, вы отразите, как жидкое зеркало, смерть Инки. Каждую грудь да омоет его нежность. Все, кто обласкан множеством был рук его мощных, кто защищен был крылами его сердца, кто был укрыт, как надежною тканью, его грудью, — ныне взвывают горестными голосами скорбящих вдов. Самые знатные жены, тоскуя, склонились вместе. Для принесения жертв облачился жрец Вильях-Ума.[177] Молча мужчины пошли вереницей к могилам. В смертной тоске убивается Мать — Койя; льются рекою на желтый труп слезы. Лик неподвижный поник, а уста говорят тихо: «Куда ты делся, от моих глаз запропастился, мир ты покинул зачем на мое горе, смертью навек растерзал ты мое сердце». Золотом выкупа обогащен алчный испанец;[178] страшное пожрано сердце его       властолюбьем; то на одних он кидается, то на других, все ненасытнее, все мрачнее, бешеный зверь; все, что просили, им отдали,      даже с придачей, — все же убили тебя. Всю их алчбу, к которой взывали, насытил ты лишь. Ты умирал в Кахамарке, там ты угас. Вот и не стало совсем в твоих венах крови; вот и не стало в глазах у тебя света; в глубь самой яркой из звезд канул твой взгляд. Стонет, болит, скитается, бьется твоя душа-голубка; муку терпя, исступленно рыдает твое