— Что вам надо?! — испуганно воскликнула Ласка. И поняла, что пикты смотрят вовсе не на нее: их внимание было приковано к медведю.

Один из незнакомцев произнес длинную фразу.

Языка этого девушка не знала, хотя некоторые слова были на бритиш.

— Он говорит, твой друг сильно болен и может умереть. — Мусорная Голова снял шляпу и взъерошил колтун волос на макушке. — Если не помочь ему, он и нескольких дней не протянет. Плохо дело: если гость умер в твоем доме, это к беде.

— У вас есть какие-нибудь лекарства?

— Есть. Лекарства пиктов. Мы можем… можем попытаться вылечить его, но при одном условии: ты не должна вмешиваться. Вы, длинные люди, вечно норовите сделать по-своему, а от этого только хуже…

— Хорошо, я согласна. Только быстрее, пожалуйста!

Мусорная Голова заговорил со спутниками на непонятном наречии. Наконец один из пиктов шагнул вперед, знаком велев девушке отойти. Достав короткий нож, он несколькими ловкими движениями срезал повязку и обнажил рану на плече зверя. Ласка содрогнулась: выглядела та хуже некуда. Лекарь (во всяком случае, девушка надеялась, что уродливый татуированный карлик имеет такой статус — хотя бы у своих сородичей) развязал мешок и достал оттуда нечто вроде куска коры. Спустя мгновение девушка поняла, что это: большой, густо поросший плесенью ломоть хлеба! Пикт приложил его прямо к ране. Ласка дернулась было остановить его, но Мусорная Голова крепко взял ее за плечо и сурово нахмурил брови. Лекарь меж тем сделал свежую повязку и принялся обрабатывать другую рану. Потап лишь болезненно вздрагивал и тихонько, на самой грани слышимости, поскуливал. Наконец процедуры были завершены. Чужаки растворились во тьме. Мусорная Голова протянул девушке бутыль из-под виски.

— Здесь родниковая вода. Когда очнется, захочет пить, дай ему… Только не вздумай снимать повязки! Это очень хорошее средство, если оно окажется бессильным — не поможет уже ничто.

— Заплесневелый хлеб? — Ласка горько усмехнулась.

— Я сам видел, как он врачует страшные раны! — Мусорная Голова порылся в лохмотьях, достал треснутую, с обугленной чашечкой трубку и полную окурков жестянку. Девушка гадливо поморщилась. Пикт невозмутимо распотрошил несколько бычков, набил трубку табаком и закурил.

— Скажи, почему вы живете… вот так? — Ласка окинула взглядом хижину.

— Потому что здесь мы никому не нужны, — Мусорная Голова вдруг улыбнулся. — Никто не интересуется бродягами, обитающими на свалках. Это последние свободные земли, мисс. У нас нет ничего, что нужно было бы вам, длинным людям; а мы прекрасно живем тем, что вы бросаете за ненадобностью.

— Прекрасно?! Что ты называешь прекрасным, жизнь на помойке?

— Ты еще слишком молода, чтобы понимать… Скажи мне, кто счастливее — ребенок джентри или дитя нашего племени? Одного опекают многочисленные лакеи и гувернантки, чтобы он, не дай бог, не испачкался да не ступил бы в лужу… А другой носится по мусорным карьерам, и каждый день для него полон удивительных находок и чудесных открытий. Да, они едят с серебра, а у нас порой нет другой миски, кроме собственной пригоршни. Но я говорю о счастье, понимаешь? Не о вещах, которые ты можешь сделать своими, не о людях, которым ты можешь приказывать, — всего лишь о такой малости, как счастье.

— И что же, все твои соплеменники согласны с такой философией?

Мусорная Голова хитро посмотрел на Ласку.

— Мы маленький, но мудрый народ, мисс. За очень, очень редкими исключениями.

Мало-помалу девушка задремала. Проснулась она от холода и тут же с беспокойством обернулась к Потапу. Медведя больше не лихорадило; он дышал ровно и глубоко. Зябко поежившись, девушка отворила дверь и вышла наружу. Глаза тут же заслезились от яркого света. По заснеженным холмам тянулись в разных направлениях вереницы следов. Недовольно покрикивали в небе чайки, а вдали, подернутые туманной дымкой, возвышались приземистые кирпичные корпуса фабрик. Это ведь не единственная свалка на острове, подумала девушка. Интересно, сколько их — раскиданных по всему Альбиону, по окраинам промышленных центров, бывших некогда отдельными городами. И сколько пиктов обитает на каждой, прячась под многолетними напластованиями мусора? Судя по количеству следов, немало. Проваливаясь по щиколотку в снег, она поднялась на вершину холма. От ближайших строений в глубь свалки брела, чуть сутулясь, одинокая фигура. Девушка сощурила глаза. Ну, конечно, это он! Лев Осокин… Лева… Озорник. Самый необычный из когда-либо встречавшихся ей людей. И самый близкий, как это ни странно.

— Дела наши, прямо скажем, оставляют желать лучшего, — заявил он, обнимая девушку. — Фелис попрятались где-то, да так, что даже я не смог отыскать их. С одной стороны, это правильно, конечно, — надо выждать, пока уляжется шумиха. Но…

— Послушай, раз уж ты можешь переноситься в прошлое, почему бы не переиграть все заново? — поинтересовалась Ласка.

— Во-первых, уже слишком поздно, — покачал головой Озорник. — Я могу оперировать временным промежутком в семь-восемь часов, не более… Кроме того, каждый раз, когда я делаю это, я даю четкий и недвусмысленный сигнал своим врагам. У них и так есть возможность угадывать мое местонахождение, не знаю уж, каким образом это удается. Помнишь нападение в Гавре? А тут — все равно что размахивать факелом и кричать «я здесь»!

— Целых восемь часов. Да за это время ты можешь уехать бог знает как далеко! В другой конец острова, даже на материк.

— А толку? — хмыкнул Озорник. — Покуда я не получу Лексикон, я должен оставаться в Лондоне; иначе все бессмысленно. Пикты помогли нам выиграть немного времени, но охота уже началась, можешь не сомневаться. И это не полиция, а кое-кто посерьезнее.

— Но кто? И что им от тебя нужно?

— Полагаю, некая тайная организация… А что нужно — ну, тут все понятно: взять под контроль, конечно. — Озорник задумчиво покусал губу. — Первый раз они вышли на меня в Гейдельберге.

— Ты так и не рассказал, что ты там делал.

— Учился. Учился и искал ответы на вопросы. Разбойничьи деньги я к тому времени потратил почти все: жизнь в Империи недешева. Не так уж сложно заиметь средства, думал я. Азартные игры, скачки, дерби. Побывай на бегах, запиши результаты, прогуляйся в ближайший лесок — и вернись на несколько часов назад! А странное свечение — ну что же, если кто и увидит, одной легендой больше, только и всего. Поначалу казалось, что все сошло гладко. Конечно, было много разговоров; все-таки проекция Знака — слишком зрелищное явление, чтобы оставить свидетелей равнодушными! Даже тиснули заметку в газете. Но никто не связал происходящее с Адамом Дрейзе, студентом Гейдельбергского университета, — так меня звали в то время… А спустя неделю в городе появилась эта парочка: долговязый француз и его громила-телохранитель, неандерталец.

— Как тебя нашли?

— Понятия не имею! Но сделали они это чертовски быстро. Никаких попыток вступить в переговоры: они напали прямо на улице, громила прижал к моему лицу тряпку, пропитанную серным эфиром, — вдохнув его, человек теряет сознание. Тут мне впервые пригодились монастырские навыки. — Озорник ухмыльнулся. — Неандерталец, полагаю, был немало удивлен; все же их раса гораздо сильнее человеческой. Но с тех самых пор они идут по моим следам. Правда, мне каждый раз удается быть на шаг впереди — но кто знает, как все обернется теперь.