class="p1">Наконец, одним из важнейших последствий и проявлений протекавших за Уралом в XVII в. культурно-хозяйственных процессов явился переход ряда живших охотой, рыболовством и кочевым скотоводством этнических групп к земледелию, а также применение более совершенных агротехнических приемов теми народами, которые уже были знакомы с обработкой земли. Процесс этот, разумеется, нельзя представлять упрощенно: как к земледелию в целом, так и к интенсивному хлебопашеству сибирские народы нередко приходили через разорение своего традиционного хозяйства. Дело в том, что охотничье-промысловое и кочевое скотоводческое хозяйства требуют неизмеримо больших площадей, чем земледельческое. Лишенные в районах широкого сельскохозяйственного освоения части угодий из-за расселения русских и совпавшего по времени натиска кочевых племен (главным образом калмыков) с юга, а также вследствие оскудения «леших промыслов» сибирские аборигены вынуждены были приспосабливаться к новым условиям, перестраивая свою жизнь, и не могли обойти вниманием способы ведения хозяйства у переселенцев. Это имело далеко идущие и очень важные последствия даже для тех сибирских народов, которые занимались земледелием до контактов с русскими. Из подспорья к рыболовству, охоте или скотоводству земледелие превращалось у них в главную хозяйственную отрасль.

Коренное население стало заниматься хлебопашеством практически всюду, где тому не препятствовали природные или внешнеполитические условия. Значительно расширялся круг известных сибирским народам сельскохозяйственных культур, увеличивались размеры запашки: многие аборигены даже стали производить хлеб на продажу, перенимать у русских приемы не только земледелия, но и животноводства (стойловое содержание скота, техника сенокошения), значительно повышая тем самым свой жизненный уровень [150, с. 266–267; 148, с. 69; 58, т. 2, с. 287; 86, с. 170; 73, с. 79].

* * *

Представление о развитии хозяйства русского и коренного населения Сибири не будет полным, если хотя бы бегло не рассмотреть внешнеполитическую обстановку в главных районах земледельческой колонизации края. Сложность ситуации состояла в том, что наиболее благоприятная для сельскохозяйственного производства лесостепная зона оказалась рубежом, где феодальное Русское государство столкнулось с сопротивлением сильных объединений кочевых феодалов. На юге Западной Сибири русское и ясачное население с самого начала XVII в. жило под постоянной угрозой вторжения продвинувшихся далеко на север калмыков, часто объединявшихся с «кучумовичами», а позднее башкирских и казахских «воинских людей». В бассейне Енисея крайне напряженную обстановку создало встречное русским движение бурятских и особенно киргизских князцов, опиравшихся на монгольских алтын-ханов и джунгар. В этом регионе, как уже отмечалось, енисейские киргизы оказались наиболее ожесточенным противником «белого царя», усмотрев в нем соперника в эксплуатации мелких тюркоязычных племен лесостепной зоны Сибири, и на протяжении всего XVII в. наносили огромный ущерб как русскому, так и аборигенному населению.

Пограничные русские уезды постоянно подвергались опу сто питиям. Как писали красноярские жители, киргизы «по вся годы в работное и летнее время хлебного жнитва и сенокосу приходят под Красноярск войною, а в иные времена… посылают для отгону всякого скота немного своих улусных воровских людей… села и деревни жгут и всякой скот отгоняют и людей побивают…» [18, т. 3, ч. 2, с. 202]. Из года в год из южносибирских городов поступали известия, что степняки на пашнях, сенокосах и рыбных ловлях «побили», ограбили и «в полон поймали» много ясачных, русских служилых людей и крестьян, хлеб «выжгли и копь-ми вытоптали», отогнали или перебили скот, «преступали накрепко» к острогам ит. д. Осаде не раз подвергались даже крупные русские города (особенно тяжело приходилось Красноярску, а также Кузнецку, Таре), было сожжено множество деревень и немало хорошо укрепленных поселений и опорных пунктов (Капский, Ачинский остроги, Мурзинская, Утяцкая, Камышевская слободы. Рождественский, Далматов монастыри и др.); в результате набегов мирные жители — мужчины, женщины и дети — десятками и сотнями гибли или угонялись в рабство, ясачные люди «сбивались» с издавна принадлежавших им земель или делались двоеданцами [74, с. 4–5; 150, с. 262; 12, с. 42–46; 65, с. 5759; 131, с. 55–56; 46, с. 82].

Причины, побуждавшие кочевников к постоянным набегам, были стабильны и коренились в особенностях самого их хозяйственного уклада. Период наивысшей военной активности, приходившийся у всех народов, как правило, на начальную стадию формирования классового общества, у кочевников обычно сильно затягивался вследствие крайней застойности всего их социального и экономического быта. Слабые производительные силы кочевого общества не могли обеспечить феодализировавшуюся и феодальную верхушку необходимыми ей предметами роскоши и вооружения; падежи скота и постоянно прогрессирующая при росте населения нехватка пастбищ толкали к набегам и широкие массы кочевников. Грабен? соседей представлялся им наиболее доступным выходом из продовольственных и материальных затруднений, поэтому война была неизменной спутницей кочевого быта [93, с. 416–419].

В каждом конкретном случае для развязывания открытых военных действий против Русского государства у кочевых феодалов Сибири имелись свои поводы, предлоги и причины; но иногда для их выяснения необходимо проанализировать всю военно-политическую обстановку в Центральной Азии. В частности, объясняя непримиримую позицию енисейских киргизов по отношению к России, С. В. Бахрушин писал: «Видя в военных пабегах одно из средств обогащения, киргизские «князцы», вопреки интересам своего народа, стремились всеми мерами сохранить за собой право беспрепятственно совершать грабительские набеги на соседей… За спиной киргизских и тубинских князей стояли сперва могущественные монгольские алтын-ханы, позже джунгарские хунтайчжи. Руками киргизских и тубинских князцов те и другие выбирали, албан» с красноярских ясачных людей и их оружием вели борьбу против русских. Опираясь на киргизских князьков, монгольские феодалы создавали постоянное военное напряжение на границах с Россией и тем самым на целое столетие задержали продвижение русских в район верхнего Енисея… Входя в качестве вассалов в состав сильных кочевых государств Центральной Азии, будучи частью их, киргизские князцы имели со стороны своих сеньоров постоянную и сильную поддержку. Поэтому борьба московских царей с киргизами являлась в сущности скрытою борьбою с монгольскими и джунгарскими феодалами за население тайги» [18, т. 3 ч. 2, с. 197–198].

Вошедшие в состав Русского государства народы Южной Сибири оказались в сложном положении. В условиях непрекращающегося вооруженного давления со стороны более сильных соседей им, при всех случаях двое- и даже троеданства, рано или поздно приходилось выбирать между участью подданных «белого царя» и «кыштымов» степных феодалов. Столкнувшись с господствующим в России XVII в. режимом угнетения и административного произвола, отдельные группы ясачного населения случалось проявляли «шатость», уходили за пределы русских владений, других осуществлявшие набеги «воинские люди» уводили за собой насильно. Однако, получив возможность сравнить положение социальных низов в России и за ее пределами, аборигены обычно делали выбор в пользу русского подданства и чаще всего стремились во что бы то ни стало вернуться с чужбины на свои «природные» земли. История Сибири знает немало таких «исходов». Настроение их участников хорошо отразилось в одном из бурятских преданий,