состоянии. Он базируется на общих реакциях большинства в случаях пережитого физического насилия. Полиция соблюдает необходимый регламент, чтобы не травмировать пострадавшего ещё сильнее.

— Нарушаете порядок? — бросаю смешок и качаю головой: хочется шутить, веселиться и чувствовать себя лучше.

«Самобичевание больше не для меня, я это переросла».

— Мы достаточно проработали в долгосрочной терапии, — он чуть щурится, — и я могу ручаться, что Ваши реакции в корне отличаются от среднестатистических жертв. Я бы никогда не сказал Вам того, в безопасности чего не был уверен со всех сторон.

— Во время этого ночного кошмара, — прикусываю нижнюю губу, думая о целесообразности окончания фразы.

«Жизнь слишком хрупка, чтобы вечно сомневаться, откладывать неуместные мысли, замалчивать недосказанные фразы и сидеть в возведенных стенах мнимого комфорта. Они все равно не спасут, а потерять всё можно в один миг».

— Я думала о Вас, — через силу выпаливаю и прикрываю глаза, наслаждаясь таким нетипичным, новым решением, — мне кажется это удивительным, потому что остальные мысли занимала семья. Я знаю, Вы — мой лечащий врач, но мне так не хотелось потерять возможность видеть Вас, слушать и разговаривать, находиться рядом и просто знать, что мы ещё встретимся.

Ричард немного меняется в лице. Закрывает глаза. Делает глубокую затяжку. Шумно выдыхает. Почти не двигается. Выдерживает длительную паузу, во время которой моё сознание рисует сотни разных романтических сценариев, где мы признаемся друг другу в любви, обнимаемся или целуемся.

Но, Солсбери всегда умел удивлять.

— Вы влюблены в меня, мисс Магуайр? — вдруг открывает глаза доктор и в лоб задает вопрос, не оставляя место для каких-то прелюдий.

— Мне кажется, — стараюсь быть такой же прямой, но смущение охватывает всё нутро, — что да.

— Нет, — холодно отрезает мужчина и отводит взгляд вдаль исторических памятников архитектуры.

— Думаю, — возмущённо выдыхаю, и сверлю его скулу глазами, — что я ещё в состоянии адекватно оценивать свои чувства. Мне лучше знать, что именно я к Вам испытываю.

— Эротический перенос, — он на долю секунды поджимает губы, возвращая на лицо привычную непроницаемую маску, — я приятен Вам, мы относительно близко общаемся, иногда даже встречаемся в неформальной обстановке. Но Вы не знаете меня: мы два незнакомца в обычном мире, пациент и врач в кабинете. Вы идеализируете меня, приписываете мне то, что хотите видеть. Представляете лучшие из возможных качеств, но исходите только из профессионального, а не настоящего. Видите во мне спасение, хотя всё это время работали над ним сами. Эта влюблённость — обычное следствие взаимодействий внутри клиники, где моя работа — Ваше ментальное состояние, помощь в его улучшении.

Мне становится больно. Внутри что-то неприятно сжимается. Доктор звучит убедительно, но я уверена, что он не прав. Нервно затягиваюсь и тщетно пытаюсь успокоитьса. Глаза щиплет от подступивших слёз, сердце укалывает игла.

— Вы даже не пытаетесь поверить в искренность моих чувств, — вдруг срывается с губ, и я корю себя за излишнюю драматичность.

— Я верю, — он снова встречается со мной взглядом и видит мокрые дорожки на лице, — знаю, что Вы чувствуете и как это бывает. Этот перенос помог нам в работе: Вы быстрее встали на ноги, сумели мобилизовать в себе сотни новых нейронных связей. Он выступил в качестве отличного трамплина для решения многих проблем, но теперь с ним нужно расстаться.

Закрываю рот перебинтованной ладонью, чтобы не сорваться на истеричные всхлипы. Мне прямо сейчас разбивают сердце.

— Мне нужно было соврать? Сказать, что я ничего к Вам не чувствую? Не говорить о том, что думала о Вас, когда была на волоске от смерти? Скажите, — цежу сквозь слёзы со всем своим отчаянием и внутренней обидой, — где я ошиблась, чтобы больше такого не допустить.

— Вы сказали правду, мисс Магуайр. И тем самым доказали, что исцелились. В наших сессиях по поставленным целям больше нет необходимости. Вы сможете пережить это. И будете рады, что не допустили такой ошибки, как начало отношений со своим лечащим врачом.

— Как мне это пережить? — не могу выдержать эмоциональную боль внутри, и кричу на Солсбери прямо у участка полиции.

— Просто переждать. Перенос работает так же, как и любые другие любовные лихорадки. Мы достойно пережили его стадии, у нас было всё: и влюблённость, и сила влечения, и далеко не самые рабочие взаимодействия. Теперь пора прощаться, пройдя последнюю стадию.

— И что это? — смеюсь через боль в груди: чувствую себя малолетней дурой, отшитой старшеклассником.

— Разочарование, — он тушит сигарету и достает телефон, окидывая меня тем самым чужим взглядом: холодным и ничего не выражающим. Заказывает такси через приложение, не меняясь в лице ни на секунду. Я запоминаю его в подробностях, стараясь не упасть на колени от бессилия и осознания огромной толщи льда между нами.

— Ричард, — не могу совладать с собой и вскрикиваю на эмоциях: перехожу на ты и торгуюсь, как будто это может что-то изменить, — я знаю про тебя достаточно: не идеализирую, понимаю, что у тебя есть свои недостатки. Я не дура и осознаю, что ты обычный человек со своими проблемами. Ночами, когда мне покоя не давали мысли о тебе, я пыталась найти какую-нибудь информацию. Я видела, что случилось с твоей женой и ребенком. И ты всё ещё думаешь, что я считаю тебя здоровым, сильным и идеальным?

— Пирс, — он устало выдыхает и делает шаг ближе: все остальное происходит так стремительно, что я не успеваю за осмыслением происходящего. Ричард мягко обхватывает меня за щеки и едва притягивает к себе, оставляя на сухих губах горячий, короткий поцелуй, — береги себя.

Солсбери отпускает меня. Слезы отчаяния душат, градом стекают из глаз и срываются на обрыве острого подбородка. Разбиваются о светлую уличную плитку так же, как мои чувства. Мужская ладонь невесомо снимает с меня пальто. Оставляет на холоде без верхней одежды. Доктор разворачивается и направляется к воротам участка, оставляя меня на ступеньках в одиночестве.

Его ждёт черное такси, а меня ждут тысячи вопросов.

Неделю спустя.

Деметру уволили.

Квартиру временно опечатали до выяснения оставшихся деталей со стороны анализа. Вскрывалось все больше неожиданных и странных подробностей о жизни Брайана. Возведенный им мыльный пузырь собственной личности наконец-то лопнул.

Главным спонсором его именитых северных экспедиций была Клэр, в девичестве Лагранж. Это на ней и её семье была вся техническая часть, сопутствующие расходы и планировки. Она отмечала успехи команды, за свой счет повышала навыки группы, разбиралась со всей юридической составляющей. Из её семейного фонда ежегодно отчислялась премия для группы экспедиторов. У Брайана никогда не было ничего, кроме её денег и возможностей.

Клэр больше не связывалась со мной. Не звонила,