оказался внутри. В 22:23 он готов был оказаться с Викой в кабинке, и уже пытался втолкнуть в неё партнершу. Но тут случилось то, что часто случается в мире животных в самый неожиданный момент, — история Воронцова закончилась.

Аслан резко толкнул дверь и, когда она пошатнула синего, добавил ещё и ещё, пока тот не оказался опрокинутым на пол.

Аслан смотрел и не мог наглядеться.

Наконец-то этот зверь здесь. Так близко, что наконец-то в него можно поверить. Его можно потрогать. Его можно понарошку тряхнуть и увидеть, что из него полетит. Какие у него внутри конфетти.

И, конечно, Аслан это узна́ет.

— Аслан!

Это орёт Вика. Аслану всё равно.

Нет.

Аслану долго было всё равно, но теперь он потрогал синего, и ему — нет. Не всё равно.

— Аслан!

Это Вика висит на руке у Аслана.

По белой кафельной стене в мелкий цветочек течёт синий. Поверх него размазывается пёстрый, горящеглазый Аслан. На потолке мотается лихой фонарь.

Нет.

Это не фонарь.

— Аслан!

Это не фонарь. Это Аслан мотается по стене, размазывая, растирая синий — в белый. Синего уже почти и не осталось.

Только если собрать тряпкой.

— Аслан!

Аслан делает шаг назад. Или не Аслан. Что-то сдаёт его назад. Кто-то. Вдвоём. Может, даже втроём.

У этого что-то чужое расплывшееся лицо. Аслан его не узнаёт. Аслан узнаёт тряпичную горку у своих ног.

Рядом оранжевый Виталий, многоцветный Пшённый.

Они собирают. Они волокут синего.

Что-то синее.

Что-то взятое взаймы.

— Что за нахер! — орала на Аслана Женя.

Аслану опять было всё равно. Он прислушивался только к тому, как пульсирует кровь, беспрерывно стуча в ухо. Давно она так не стучала. Всё остальное — только к ней аранжировка.

— Он сдохнет, и какой будет прок?!

Прок. Какой прок?

— Какой ещё прок? — зло ухмыльнулся Аслан.

Женя оскалилась, яростно мотнула головой, сделал два шага навстречу, передумала, сдвинулась в сторону.

— Всё ещё нет хвоста? — спросила она Виталия.

Тот пожал плечами.

— Может, и прокатит ещё. Может, решат, что он просто пьяный был, когда мы его тащили.

— Запри его в комнате.

Это она про Аслана.

— Попробуйте, — предложил Аслан. Он мог бы разобрать их всех. И по очереди, и даже скопом. Завернуть в так любимую ими сеть.

Он посмотрел на Женю. На Виталия. На сиамских близнецов Пшённых. Они были нелепы. Бессмысленны в этом наступившем мире.

Аслан покачал головой и сам пошёл к себе. Пусть делают, что хотят. Он уже сделал всё, что можно.

Через 20 минут Женя зашла в «комнату для гостей», где на кушетке лежало то, во что превратился золотой медалист этой жизни Воронцов.

— Укололи? — спросила она Ольгу.

Та кивнула.

— И как?

— Если ваш полковник не врёт насчёт этой дряни, то нормально. А так-то ему хирург нужен.

Женя закатила глаза.

— Да я понимаю, — сказал Ольга, — просто предупреждаю. Попробуйте.

Женя села рядом и через силу всмотрелась в кровавую кашу Воронцовского лица.

— Ты меня слышишь? — спросила она.

Бывший Воронцов пошевелился и внезапно захихикал. Женя бы никогда не подумала, что выражение «пускать кровавые пузыри изо рта» может быть настолько буквальным. Они были похожи на мыльные.

— Давай отвечать, котик, — наклонившись к синему, потребовала Женя, — и тут же вспомнила инструктаж. Надо задавать вопросы, на которые можно ответить односложно.

— Дарья Лапина в Красноярске?

Объект пережевал себе губы.

— Да, — пробулькало из него.

— Зимний Прокурор тоже здесь?

Бульканье.

— Чёрный Судья здесь?

Бульканье.

— Тот, кому вы служите, здесь?

— Да! — захлебнулось Воронцовское тело. — Смерть шпионам!

Женя от неожиданности даже отпрянула.

Нет, всё по-старому, лежит, не двигается.

— «Комитет» — это «рыбалка»? — спросила она.

Именно рыбалкой называл дело «Комитета» её знакомый полковник. Прокурорские, следкомовские, фээсбэшные и эмвэдэшные давно устраивают соревнования — кто быстрее сумеет применить новые законы и наловить себе звёздочек. Это спартакиада перед Ним, говорил полковник. Вот новосибирские хотели первыми, но наши ведут!

Тело заходило ходуном, но ничего не сообщило.

Женя спросила ещё дважды, меняя «рыбалку» на «чемпионат» и «соревнование». Ответа не последовало.

Она и дальше задавала вопросы по составленному списку, развернув на коленке исчёрканную бумажку, но ничего не выходило. С таким трудом и опасностью добытый «язык» или молчал, или рычал что-то нечленораздельное.

— Оля, добавь, — распорядилась Женя.

— Он ласты склеит, — скептически отозвалась Ольга.

— Добавь.

Та не двинулась с места. Ещё один бунт, подумала Женя. Чёрт, вы меня утомляете.

Она сама зарядила шприц, сама сделала инъекцию, сама указала Ольге на дверь. Та и рада.

Женя посидела пару минут, ожидая, когда препарат разойдётся по закоулкам синего организма. За это время она постаралась выгнать из головы накапавший туда страх, что в коттедж вот-вот вломятся «маски», приманенные прокурорской кровью. Что родительская секта не успеет начинить свою «бомбу», и дети так и останутся у Него. Что…

— Вы выполнили план по пальцам? — сама себя оборвала Женя.

— Да! — завопил бывший Воронцов. — Смерть шпионам!

— А принимает ли тот, кому вы служите, ваши?

Ольга Пшённая по прозвищу Куница / Выше этого

Сегодня показания в суде давала сексот Пшённая, просившая называть её Куницей. Судья на этом месте крякнула.

Первый раз довелось её увидеть во плоти, если к Пшённой можно применить это слово: Куница эта — худая дёрганая девица 22 лет от роду. С грязными спутанными волосами, в треснувших очках, которые она беспрерывно снимала-надевала. По-моему, она не очень понимала, где находится и что вообще происходит.

Она тяжело и остро обижена на известных ей фигурантов, которые поступили с ней «низко, гнусно, антигуманитарно, подло и не по-мужски», причинили ей боль и страдания, отторгли её и изгнали из своих рядов ещё до появления первого упоминания «Комитета» (о котором она узнала из интернета). Но она всё равно готова говорить правду. «Но я выше этого», — так и сказала.

Она торжественно сообщила, что действительно от обиды и горя стала секретным сотрудником какой-то спецслужбы. Точно не помнит. Кажется, ФСБ что-то там «Э», и подписала подписку.

Но и спецслужба её практически не использовала, а только один раз попросила опознать Аню Пазникову, чисто для проформы. Куница опознала, хотя, как выяснилось сегодня, живьём Пазникову никогда не видела.

Опережая вопрос защиты, почему она вскоре после изгнания из «Комитета» стала членом НОД и ещё какой-то безумной организации (Пшённая не помнит её названия), она обезоруживающе сказала: «Любой человек здесь беззащитный совсем, когда одинокий. В одиночку любой может попасть, пропасть, исчезнуть. Вот я даже из этого зала суда могу исчезнуть, и никто не найдёт