Подсудимые столь старательно играли свои роли в определенной степени и потому, что им были обещаны за это тюремные сроки, а не смертный приговор. Все члены «группы Сланского» надеялись, что чудовищная ошибка вскоре вскроется и их реабилитируют. Следователи говорили, что самое суровое наказание достанется Шлингу и Сланскому (20 лет). И похоже, что следователи и сами в это верили. Когоутек даже разубеждал Лондона, который полагал, что всех повесят: «Да это просто невозможно! Ну не могут же повесить вас всех! Некоторых уж точно оставят в живых… И даже если тюремные сроки, к которым вас приговорят, будут высокими, главное – при всех политических процессах остаться в живых. Не теряйте надежды…»[159].

На процессе было много «общественности», среди которой присутствовали переодетые сотрудники госбезопасности. Газеты подробно освещали процесс, создавая у многих иллюзию объективности.

Например, газета ЦК КПЧ «Руде Право» так описывала Сланского: «Трусливые предательские глаза поблескивают на морщинистом лице под свисающими рыжими волосами, оглядывая в какую-то долю секунды зал. Он идет медленной походкой, садится на скамью подсудимых, и на мгновение кажется, что он раскаивается… Он кивает головой, отвечая „да“ на вопрос, признает ли он себя виновным. Без каких-либо эмоций, непостижимо спокойным, вызывающим отвращение голосом начинает говорить о своих страшных преступлениях. Их перечисление показывает, что этот один негодяй причинил больше зла, чем сотни закоренелых уголовников»[160].

На седьмой день процесса опрос 14 обвиняемых и 33 свидетелей был закончен. Никаких «сбоев» в показаниях на суде не было. Тем не менее 11 подсудимых, включая Сланского, 27 ноября 1952 года были приговорены к смертной казни. Это был самый кровожадный приговор в сравнении со всеми аналогичными процессами в социалистических странах. Жизни сохранили только Лондону, Леблу и Хайду. Причем именно первые двое и оговорили Сланского после своего ареста.

Сланский в своем последнем слове заявил: «Я не заслуживаю иного конца своей преступной жизни, чем тот, который предлагает государственный обвинитель»[161].

Никто из осужденных не обжаловал приговор. Сланскому перед казнью разрешили свидание с женой. Когда ее уводили, прикованный к стене бывший генеральный секретарь кричал и пытался вырвать цепь[162].

За день до казни – вечером 2 декабря 1952 года – увидела мужа и Геда Марголиус. Они сидели в тюремной комнате для свиданий, и их разделяла густая решетка. Рудольф выразил последнее пожелание: сменить их маленькому сыну фамилию, чтобы он не страдал из-за него. Они вместе выкурили сигарету, и перед расставанием Рудольф сказал: «Верь процессу, прошу тебя. Не думай обо мне, думай о сыне. Найди ему другого папу. Не оставайтесь одни…»

Так как предстояло быстро повесить 11 человек, то в тюрьме соорудили две виселицы, и, пока одного из осужденных готовили к смерти, бездыханное тело другого уже вынимали рядом из петли. Сланского казнили последним, и перед смертью он лишь произнес очень спокойным голосом: «Спасибо вам. Я получил то, что заслужил». Смерть Рудольфа Сланского была констатирована врачом 3 декабря 1952 года в 5:42 утра. Шел легкий снег.

Тела казненных кремировали. Было решено, что никакого захоронения не будет. Пепел сложили в обычный мешок из-под картошки и дали его одному из водителей госбезопасности, чтобы он вывез его за пределы Праги и закопал где-нибудь в поле. Но водитель и его сопровождающие решили не утруждать себя тяжелой работой и просто рассыпали пепел на заснеженном поле.

321 сотрудник госбезопасности ЧСР был отмечен премиями за вклад в разоблачение «группы Сланского». Размер бонусов колебался от 2 до 30 тысяч крон. Начальника следственной группы майора Доубека произвели в подполковники, а его заместителей капитанов Когоутека и Коштала – в майоры. Кроме них в звании повысили еще 154 человека. Более 60 сотрудников МГБ ЧСР были награждены орденами и медалями. Чехословацкими орденами наградили в 1953 году и двух советских советников по линии МГБ – полковников Г. Ф. Морозова и ГА. Сорокина[163].

До самого конца социалистического строя в ЧССР никто так и не узнал, что решившее судьбу Сланского провокационное письмо «великому чистильщику» было сфабриковано американской разведкой.

Между тем в OKAPI Таггерт, Моравец, Катек и Остры не скрывали своего восторга от того, что с помощью одного листа бумаги им удалось уничтожить верхушку своих врагов в Чехословакии, да еще и руками самих коммунистов. К тому же КПЧ лишилась массовой поддержки в народе, показав всему миру, что партией долгое время руководил предатель и сионистский агент.

Таггерт сообщил о полном успехе операции «Раскол» Даллесу в Вашингтоне. Тот, подумав немного, ответил: «Я бы с удовольствием взял на себя ответственность за этот успех».

Между тем арест Сланского, как ни парадоксально, вызвал чувство облегчения и большие надежды у части чехословацкого общества. Сланского (ко всему прочему, еврея, а антисемитские предрассудки были в Чехии и Словакии еще довольно распространены) считали виновным в жестком курсе, который к началу 50-х годов стал приносить большой вред и в экономической области.

Задания первого пятилетнего плана в промышленности на 1949 год были перевыполнены. Во многом это произошло вследствие национализации строительного сектора, который теперь действительно стал работать лучше. Компартия, пользуясь известным выражением Сталина, заболела «головокружением от успехов», и в феврале 1950 года и так напряженный план был еще повышен на 5,5 %[164]. Но и этот повышенный план в 1950 году был выполнен досрочно. В этом году ЧСР произвела промышленной продукции на 50 % больше, чем до войны, и это при том, что население страны после выселения немцев уменьшилось на 3 миллиона человек.

Правда, уже тогда стала сказываться довольно высокая себестоимость продукции. Предприятия гнались за валовым объемом производства, а не за соблюдением финансовой дисциплины. К тому же поставки советского сырья шли бесперебойно, и СССР, как подсказывал опыт прошлых лет, мог в случае чего и подождать с оплатой. Сталина начала раздражать безалаберность чехословацкого руководства, особенно премьера Запотоцкого. В июле 1951 года советский лидер с нескрываемым сарказмом спросил в Москве зятя Готвальда Алексея Чепичку, пишет ли Запотоцкий по-прежнему романы и хватает ли у него времени на выполнение своих непосредственных обязанностей.

В 1950 году в чехословацкую экономику направили инвестиций на 14 миллиардов крон, в том числе в промышленность – 6,7 миллиарда[165].