Синтия снимает свою соломенную шляпу святого Иоанна и игриво водружает ее мне на голову.

– Я тоже не фанат вечеринок. – Она откидывается назад, наблюдая со страдальческим выражением лица, как ученики начинают собираться на кадриль. – Я была записана на танцы с Пэ-Эс, но потом он уехал в Каруару, и теперь я вынуждена танцевать с каким-то парнем, которого даже не знаю. – Она ерзает на стуле, выглядя взволнованной. – Я бы не пришла, но не хочу портить кад- риль…

Я водружаю шляпу обратно ей на голову.

– Если бы я ходила на большее количество школьных мероприятий, возможно, у меня было бы больше друзей.

Синтия одаривает меня легкой улыбкой.

– У тебя есть я.

Как раз в этот момент возвращается Виктор с охапкой еды. И причмокивает губами. Как подношение ставит перед моими босыми ногами сандалии.

– Вот. Ты прямо как Золушка, – говорит он с застенчивой улыбкой.

Я так ошеломлена, что не знаю что сказать.

– Где ты их взял? – вместо меня спрашивает Синтия. Кажется, ее это тоже впечатлило.

– У какой-то девочки из твоего класса, Лари, – говорит он, кивая в сторону ребят, танцующих кадриль. – Она сказала, что может тебе их одолжить.

Мой взгляд скользит по ученикам, собирающимся возле оркестра.

– Одна из моих одноклассниц?! Кто?

– Я покажу, если снова ее увижу.

Не могу представить, кто бы мог это сделать, после того как половина моего класса просто смеялась надо мной. Я настороженно надеваю сандалии, но они сидят идеально, и в них нет ничего плохого. Тепло растекается в моей груди. Я снова бросаю взгляд на школьников вдалеке, надеясь определить, кто мой ангел-хранитель.

– Мне нужно идти. Кадриль вот-вот начнется, – говорит Синтия, вставая, и ее место занимает Виктор. – Оставьте для меня шампур, ладно?

– Не обещаем, – фыркает он.

Она игриво отмахивается и убегает, чтобы составить пару мальчишке в такой же шляпе и желтом фланелевом костюме, который подходит к ее наряду – все остальные пары для кадрили носят одинаковые цвета, я думаю, большинство из них – из младших классов. Я наблюдаю, как она занимает позицию в очереди, лицом к своей паре. Она прекрасна в своих укороченных джинсах, а высокие каблуки дополняют наряд для кадрили, отчего ее ноги кажутся длиннее, а икры – подтянутее.

– Не хочешь к ним присоединиться? – спрашиваю я Виктора.

– Только если ты потанцуешь со мной, – дразнит он.

Я поднимаю руки в знак поражения.

– Нет уж, спасибо. Я не умею танцевать.

– Я тоже не умею. Из нас вышла бы отличная пара.

– После того как я только что чуть не свалилась с каблуков, пожалуй, я откажусь от очередной возможности сломать лодыжку.

– Справедливо.

Виктор ставит передо мной набор деликатесов к празднику святого Иоанна. Чашка мунгунзы – жидкой кашицы из кукурузных зерен с большим количеством сахара. Тарелка канжики – густого, похожего на сливки пудинга ярко-желтого цвета, посыпанного корицей. И целый ворох ароматных эспетиньос! Шашлычки из говядины, курицы и золотисто-коричневого хрустящего сыра коальо, которые, по словам Виктора, он жарил сам. Теперь я понимаю, почему Синтия просила оставить ей шампур!

Мы уплетаем за обе щеки и болтаем обо всех вкусных блюдах с набитыми ртами, так что я забываю о своем недавнем смущении. Когда я дожевываю последний кусочек, мне кажется, что я вот-вот лопну, поэтому просто откидываюсь назад и слушаю, как Виктор рассказывает о различных способах, которыми он раздувал гриль, стараясь, чтобы стейки обрели дымный аромат и при этом остались соч- ными.

Он так мило волнуется. Смотрит на меня, его губы блестят от жира, и я не могу удержаться от улыбки.

– Моей бабушке ты бы понравился, – говорю я.

– Да? – Он улыбается.

– Потому что ты любишь поесть.

Виктор вытирает рот салфеткой, его глаза загораются.

– А кто не любит?

– Верно. Но тебя еда приводит в восторг. – Я делаю глубокий вдох, чувствуя легкую грусть после фуршета и хорошей беседы. Блюз на полный желудок, конечно, действует по-другому.

Одна из заколок в моих волосах падает на стол, Виктор поднимает ее и с улыбкой возвращает мне.

– Это подсолнух? – спрашивает он.

– Да. Любимые заколки моей бабушки, – говорю я, пристраивая заколку обратно в косу. – Теперь они и мои любимые.

Виктор некоторое время молчит, его дружелюбный взгляд изучает меня.

– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь еще? Может быть, еще один шампур?

– Спасибо, но я наелась до отвала.

Я наблюдаю, как он поворачивается, чтобы посмотреть на продуктовые киоски поблизости. Думаю, ему хочется попробовать все, как хотелось бабушке каждый раз, когда мы посещали фейринью.

– Я никогда не спрашивала тебя, почему ты вступил в кулинарный клуб, – говорю я. – Ты собираешься работать в пищевой отрасли, когда в следующем году закончишь учебу?

Он начинает складывать стоящие перед нами пустые тарелки.

– Я надеюсь на это, хотя и не как повар. Я хочу писать о еде.

– Не знала, что ты писатель!

– Пока нет, – улыбается он. – Но однажды… кто знает. Я хочу путешествовать и пробовать разные блюда. Но больше чем о еде мне хочется писать о людях, которые ее готовят. И о людях, которые ее едят.

Теперь я понимаю, почему он больше наблюдает за нами в клубе, чем говорит, его взгляды полны любопытства, как будто он фотографирует момент, анализируя нас с журналистским интересом.

– Ты станешь великим писателем.

– Надеюсь, что однажды напишу и о тебе.

Я выпрямляю спину, редкая искра тщеславия поднимает мне настроение.

– И что бы ты написал?

– Что ты из тех людей, которые определенно помнят все, что когда-либо ели.

Я смеюсь.

– Эй? Это хорошо или плохо?

Виктор смеется вместе со мной.

– Вот тогда и узнаешь! – Секунду он изучает меня. – А как насчет тебя? Ты хочешь быть пекарем или?..

– Я? – Я машу руками. – Нет.

– Почему нет? – Он выглядит искренне любопытным. – Разве у твоей семьи нет пекарни?

Я смотрю ему прямо в глаза.

– Ты же знаешь, что я не умею готовить, верно?

Когда разговариваешь с Виктором, слова столь большого секрета выходят наружу так легко. И как бы ни было страшно говорить правду, я на самом деле чувствую облегчение, произнеся это вслух. Мне необходимо было рассказать кому-нибудь правду.

– Я видел, как ты готовишь, – прямо говорит он.

– Да, но… До прихода в клуб у меня не было никакого опыта. Ты знал, верно? – Теперь я начинаю думать, что, возможно, я неправильно истолковала его помощь в клубе.

– У меня было такое ощущение, – признается он.

– Как ты думаешь, Педро знает?

Виктор хмурится.

– Почему тебя так волнует, что он о тебе думает?

– Не хочу, чтобы он