кто прививал мне веру в Бога – благословлять войну; кто учил меня истории – винить в происходящем "коллективный Запад". Я вспоминаю, как 20 лет назад моя землячка, Марина Морозова, переделав стихи Самуила Маршака "Пусть не будет войны никогда" и наложив на них музыку, написала хорошую песню. Там был такой припев: "А я хочу жить под небом голубым, чтоб войны не стелился дым, чтобы люди спокойно спали… А я хочу не бояться детей растить, и солдат отправляя служить, мы своих сыновей не теряли". А сейчас она запела совсем по-другому: "Уехал сын, а мать пришла домой и в тумбочке нашла его письмо: «Не волнуйся мама, <…> не трус твой сын… Письмо мать прочитала, смахнув слезу рукой, и как-то легче стало, что сын ее герой. Что не сбежал "загранку" от войны, такими сыновьями должны гордиться мы. Пускай враги навечно замолчат, мы молимся за наших всех солдат". Все эти люди изменились, а я хотел остаться собой. 20 лет назад, когда я был ребенком, я и сам был своего рода инструментом военно-патриотической пропаганды. Я хороше пел. И меня возили к солдатам в войсковые части, посылали на патриотические концерты и фестивали, где я пел военные песни, иногда даже с военным оркестром. На концерты я всегда приходил "в гражданском", что жутко злило моих наставников. Поэтому они переодевали меня в военную форму. Я пел про то, что "наша армия самая сильная" и "генерал настоящий герой", заставлял плакать целый зал, исполняя "Офицеры" Газманова, развлекал народ на День Победы. К счастью, c бабушкой дома мы пели песню Валентины Толкуновой "Мой милый, если б не было войны". И это была моя таблетка от милитаризма. Но все-таки я был ребенком, которого использовали в целях военной пропаганды. Именно поэтому я всегда переживаю, когда вижу, как сейчас в этих же целях используют детей. Война застала меня в краевом Заксобрании, где я работал сотрудником пресс-службы. Попал я туда незадолго до пандемии без всякого "блата", по конкурсу. За год до этого я уволился из школы после того, как поругался с директором, потребовал вернуть мою незаконно удержанную зарплату и встал на защиту трудовых прав всего педколлектива. Суд был на моей стороне, но работу найти я не мог – молва о моей "неудобности" шла впереди моего резюме. Но до стен краевого парламента она почему-то не дошла, как и тот факт, что я бывал на митингах Навального и в свое время получал стипендию от Ходорковского. А мне была нужна хоть какая-то стабильная работа. Поначалу у меня не было практически никаких сделок со своей совестью. Я люблю свою страну, мне нравилось общаться с людьми, ездить в самые дальние деревеньки нашего края, объяснять простыми словами законы, реагировать на просьбы людей в Интернете. Иногда в районах края меня встречали приветливее, чем любого депутата. Мне звонили и писали с просьбами помочь, хотя я и не обладал особыми ресурсами– я был простым сотрудником пресс-службы. Порой я все же мог поспособствовать решению какой-то проблемы. Меня это радовало. Мне тогда казалось, что на государственной службе можно работать, не изменяя себе. После выборов 2021 года я впервые захотел уволиться. Тогда спикером парламента на безальтернативных выборах сделали секретаря местной "Единой России". С тех пор буквально каждую задачу я выполнял, превозмогая себя. В свободное от работы время я, как и раньше, занимался историей и готовился поступать в аспирантуру. И это была моя отдушина. 24 февраля 2022 года я как никогда почувствовал себя оруэлловским Уинстоном Смитом, тайно ненавидевшим тех, на кого я работал. По заветам Смита, чтобы "выпустить пар", я, как и он, начал вести дневник, в котором старался отразить свои наблюдения и изложить самые сокровенные мысли. Одна из первых записей дневника: "3 марта 2022. Два моих коллеги рассуждали о том, сколько российских солдат должно погибнуть для победы в Украине. Сошлись во мнении, что "хватит" 10-12 тысяч человек". Тогда меня в первую очередь поразила не цифра, а то, с какой легкостью они рассуждают о том, сколько россиян заслуживают смерти. Сегодня я вижу, что цена, которую были готовы заплатить мои коллеги-патриоты, в несколько раз превысила их ожидания. Сначала я записывал только те наблюдения, которые меня шокировали. Через месяц я стал больше внимания уделять тезисам из кремлевской телепропаганды, которые отражались в головах моих коллег, например: "19.04.22. Мои коллеги говорят, что Украина сейчас в упадническом настроении и до осени не протянет. Разговаривал с одной депутатшей. Заявила, что украинский плацдарм для нападения на Россию сделан американцами при молчаливом согласии Запада". Потом я отошел от шока и стал замечать забавное: "21.05.22. Идет совещание, депутаты слушают доклад ректора одного из красноярских университетов. Первый вопрос докладчику задает зампредседательница комитета: – Вы как-то будете бороться с англицизмами в своей речи?! Невозможно Вас слушать, сейчас идет спецоперация, мы защищаем нашу русскую культуру, а вы говорите каким-то чужим для нас языком. – Спасибо, нам важен ваш фидбэк, – спокойно ответил ректор. Больше вопросов к нему не было". Я чувствовал, что надо торопиться, мне хотелось как можно скорее уехать из страны. К тому моменту я уже несколько лет как готовился к аспирантуре в Германии, копил деньги. Я думал, что уеду сразу, как только смогу. В конце сентября 2022-го я сдавал в Астане экзамен по английскому языку, поэтому мобилизацию встретил в Казахстане, с одним рюкзаком за плечами. Я хорошо запомнил чувство: в России всеобщая паника, никто не знает, как жить и что делать, а мне не страшно, мне не понятен страх других. Я подумал, что лучше переждать здесь. Но меня хватило на неделю – жилье снять было практически невозможно, все резко подорожало, я вернулся в Россию. Через три месяца я встретил Новый Год с семьей, а в январе разрешились все мои визовые вопросы, после чего я улетел в Германию. Вплоть до самого отъезда я никому не говорил о своих планах даже своим близким – маме, сестре и бабушке. Они не особо обрадовались моему решению, но всегда считали, что я сам хозяин своей жизни, поэтому поняли меня. Другие родственники иногда звонят мне по сей день и интересуются, почем продается Родина. Иногда они пытается уговорить меня вернуться в Россию. А я, уехав, почувствовал настоящее облегчение. Такое же, как и в 2021-м, когда после шестилетней борьбы с военкоматом отстоял свое право не быть отправленным в армию и свободно вышел из военкомата. Российское государство – это