Из-за холма доносились взрывы смеха, иногда женский смех доходил до визга. Громкие мужские голоса что-то порой выкрикивали. Потом до него долетели звуки гитары и пения. Песню узнать было нельзя. Он не мог разобрать ни слов, ни мелодии. Но порадовался тому, что он не там, где играют и поют.

Так он и сидел. Мысли сквозь боль ползли медленные и странные. «Вот, в сущности, если прикинуть рационально… – думал он, – Палец, даже так называемый большой палец… Это же меньше процента моего тела. Намного меньше процента. По сути – это периферийный отросток. Он не является жизненно важным органом. Он далеко от сердца, мозга и других важнейших узлов и центров моего внутреннего устройства… Палец! Чепуха!.. А делать ничего не могу. Думать нормально не могу. Спать. Жить и дышать нормально не могу. Все функции наперекосяк, и настройки сбиты».

Ещё он подумал снова о своей машине. Вспомнил свет панели приборов. Радостный, дружеский и знакомый свет. Вспомнил удобное, будто именно для него сделанное кресло, вспомнил, как руки лежат на руле, а ноги на своих местах. Он подумал, как здорово бы сейчас подъезжать к городу по трассе, видеть городские огни, подсвеченное этими огнями небо.

Он думал так и вдруг не увидел поплавка на том месте, где тот до этого торчал неподвижно. Он ничего не ждал от этого поплавка с самого начала. Он шёл к заводи не для того, чтобы рыбачить.

Ему просто нужен был повод уйти и хоть какое-то занятие. Он бросил взгляд на то место, где прежде находился поплавок, не для того, чтобы проверить, клюёт или не клюёт. Он попросту не обнаружил его на месте.

Сердце замерло. Он затаил дыхание и весь подался вперёд. Рука машинально потянулась к удилищу. Он быстро скользнул взглядом по поверхности воды, там, где в принципе мог оказаться поплавок. Но его не было видно. Тогда он схватил удилище и рванул его вверх.

Ему тут же вспышкой вспомнился его главный трофей – единственный окунь. Рука, которой он схватил удочку, с восторгом наткнулась на живое, упругое, но податливое сопротивление. Где-то там, в темноте, в воде, на крючок попалась рыба. В этой ночи, под этой луной, она пригрезилась ему гигантской.

От неожиданности, от отсутствия опыта и от огромной первобытной радости он рванул что есть сил. Раздался плеск. Рыба, которую он почти не видел, вылетела из воды. Он описал удилищем дугу, рыба сорвалась с крючка, шлёпнулась к его ногам рядом с водой и забилась. Он отшвырнул удочку и бросился на рыбу. Он упал на колени и накрыл двумя руками бьющееся, скользкое существо. Он забыл беречь палец, забыл о боли. Он, если бы понадобилось, накрыл бы рыбу телом.

Рыба оказалась совсем не огромной, но всё же немаленькой. В одной руке он удерживать её не мог. Он прижимал её двумя руками к земле и искал глазами ведро. Нашёл. Недолго думая, взял рыбу и прижал к груди левой травмированной ладонью. Будучи весьма опрятным, можно сказать – чистюлей, он даже не подумал о том, что пачкает новый спортивный костюм. Он и о новёхоньких белых кроссовках забыл. Упав на колени, он погрузил замшевые белые носы в прибрежную глину.

Виталий так и прижимал свою рыбу к груди, пока брал ведро, пока, изогнувшись дугой и намочив новую обувь, зачерпывал воду. Только после этого, боясь упустить скользкую рыбу, он двумя руками осторожно опустил добычу в ведро.

В ведре было темно и тихо. Он ничего не мог разглядеть. Посветил туда фонариком и увидел в светлом ведёрке тёмную красивую спину и стремительный рыбий силуэт. Рыба шевелила плавниками и слегка поводила хвостом, оставаясь неподвижной. Что это за рыба, он понять не мог. А было не просто интересно, а очень интересно это узнать. Ничего важнее для него в тот момент не было.

Он присел возле ведра, взял в рот фонарик и почувствовал во рту запах и даже привкус живой рыбы. Но это его не отвлекло. Потом он сунул правую руку в ведро, но рыба заметалась и забилась. Только двумя руками ему удалось её схватить и повернуть набок.

Тело рыбы без плавников и хвоста было размером с его ладонь. Но с оперением она казалась больше. Рыба была похожа на тех карасей, что он лавливал в парковом озере, но казалась круглее. Чешуя её в свете фонаря виделась тёмно-золотой и с лёгким зеленоватым оттенком. Не бело-жёлтая, как у карасей. Да и чешуйки были маленькие, уложенные аккуратно, будто рыбу одели в идеальную кольчугу тончайшей работы. Плавники и хвост были тоже меньше относительно размеров тела, чем у карасей. И глаза маленькие. И рот. Вот только губы у его рыбы были толстенькие и какие-то симпатичные. Рыба беззвучно хлопала ими, и он опустил её в воду.

Рыба была прекрасная! Ему так хотелось показать её всем, похвастаться и узнать, как она называется. Он почему-то был уверен, что поймал редкую и необычную рыбу.

Он даже подумал, не сходить ли ему в лагерь, как вдруг в небе за холмом разорвалась яркая вспышка и раздался грохот. Он присел от неожиданности, но тут же вспомнил про обещанный шефом салют. Он сразу передумал идти в лагерь, откуда снова взлетел огненный разноцветный шар, снова громыхнуло, и раздались радостные крики.

Он любил городские праздничные фейерверки, сам не прочь был с компанией позапускать в небо ракеты. Там, на городском фоне и в окружении домов, казалось, что салюты улетают высоко-высоко, выше крыш, и занимают всё небо. А здесь, под луной и звёздами, рядом с тёмной рекой и лесом, со всполохами на горизонте… Этот салют казался детской хлопушкой. Фейерверк тут виделся ему глупой шалостью, пьяной выходкой, неуместным чем-то. Грубым. Вульгарным.

А ещё он подумал, что этот салют испортит ему только что начавшуюся рыбалку.

Вместе со вспышками вернулась и боль. Он в азарте забыл беречь палец, и тот напомнил о себе сильно и внятно. В свете фейерверков он разглядел свои грязные руки, мокрые, испачканные колени и кроссовки. При очередной вспышке он осмотрелся и нашёл досточку, которая лежала возле пенька в траве. Он взял её, положил у самой кромки воды, встал на неё коленями и потрогал воду правой рукой. Вода была не холодная, а именно что прохладная. Тут в небе снова взорвался огненный шар. Он увидел салют в воде прямо перед собой. Его рука касалась цветных огоньков. Трогала и погружалась в них. А ещё он увидел, что вода прозрачная-прозрачная и немного чайного цвета. А дно под водой гладкое и полого уходит в невидимую глубину. Последняя вспышка погасла, на время стало ничего не видно, и после грохота фейерверка зависла полная тишина.

Он опустил обе руки в невидимую воду, и ему показалось, что вода зашипела от прикосновения больного пальца, как от раскалённого металла. Как же приятно было это погружение воспалённой и страдающей части тела в прохладу воды! Боль почти отступила. Он осторожно помыл левую руку правой, а правую ополоснул, стараясь не шуметь и не пугать рыбу.

Потом какое-то время он выпутывал леску из высокой травы, в которую швырнул удочку, насаживал на крючок наживку, забрасывал. Луна в воде заметно сместилась и стала тусклее. После того как поймал рыбу, он смотрел на поплавок неотрывно. А тот был едва различим в темноте. Ему несколько раз мерещилась поклёвка, и он сразу нагибался к удилищу, но убеждался, что ему только показалось. Какое-то время он постоял у воды коленями на доске и подержал палец в прохладе. Так было менее больно, но колени затекали, и он почувствовал, что замерзает, словно втягивая в себя водную прохладу через палец.