в столицах» и распространялся на Санкт-Петербург и Москву. В Указе говорилось: «Контора адресов есть отделение полиции, в коем всякого рода обоего пола люди, в частных домах какие-либо должности по найму или другим условиям определяющие, обязаны записываться»[406]. Согласно Указу люди, явившиеся в Контору для записи, обязаны были предъявить паспорт или вид, по которому до того в столице проживали.

Деятельность Конторы адресов распространялась только на территории обоих столиц. «Весьма эффективной полицейско-профилактической мерой стала введенная настоящим указом и сохранившаяся впредь практика изъятия адресными конторами паспортов и других документов, удостоверяющая личность, у регистрируемых лиц и выдача вместо них билетов на жительство (адресных билетов) разной формы (в зависимости от их категории)»[407].

Очередные преобразования московской полиции случились в 1810–1811 гг., когда в должности московского Обер-полицмейстера находился Петр Алексеевич Ивашкин и были связаны с образованием Министерства полиции. 25 июля 1810 г. был издан Манифест «О разделении государственных дел на особые управления, с означением предметов, каждому управлению принадлежащих»[408], который и предусматривал создание Министерства полиции. 17 августа 1810 г. было принято «Высочайше утвержденное разделение Государственных дел по Министерствам»[409], где были обозначены предметы ведения Министерства полиции, определявшие исполнительную и правоохранительную функции ведомства. Опираясь на эти документы, было обосновано увеличение штатов московской полиции, вследствие чего вышел Указ от 24 сентября 1810 г. «О прибавке в Канцелярию Московской управы благочиния нужного числа повытчиков и писцов и об определении в помощь Надзирателю над квартирами одного Секретаря и Бухгалтера». Согласно этого Указа, в связи с возросшим числом деловых бумаг, переписки штатная численность канцеляристов была увеличена.

Тяжелая доля выпала на московскую полицию в трудную годину Отечественной войны 1812 г., которая в это лихолетье подчинялась московскому Главнокомандующему и управляющему гражданской частью. С 29 мая 1812 г. на эту должность был назначен генерал от инфантерии Фёдор Васильевич Ростопчин, на которой он находился до 30 августа 1814 г. В его подчинении находилась и Московская губерния. Еще до вступления вражеских войск в Первопрестольную, полиция ловила вражеских лазутчиков, провокаторов, пресекала паникёров-горлопанов из числа московских обывателей. Исследователь деятельности полиции в Отечественной войне 1812 г. А.В. Давиденко, излагающий свое видение с патриотических позиций, в связи с этим пишет: «Для Ф.В. Ростопчина она (столичная полиция – Авт.) стала главным административным инструментом в осуществлении его планов по превращению Москвы в тыловой патриотический оплот русской армии, подобно сердцу, бесперебойно накачивающий интендантскую кровеносную систему войск вооружениями и припасами, очищенный от неприятельских лазутчиков и агитаторов, доморощенных пораженцев и паникеров. Яркая, экспрессивная личность графа Ростопчина, подобно факелу, высветила в сумраке лет лица и фигуры полицейских чинов от обер-полицмейстера в генеральском чине до будочника, одетого в шинельную «сермяжную броню». …Многие очевидцы событий и поздние исследователи произвольно и непроизвольно переносили свою неприязнь к графу и его действиям на «ростопчинскую полицию», неотделимо слившуюся в 1812 г. со своим главнокомандующим, самоотверженно выполнявшую его подчас самоубийственно опасные для исполнителей приказы»[410].

В связи с распоряжениями Управляющего Министерства полиции Сергея Кузьмича Вязмитинова полицейские, в том числе и московские, занимались рекрутингом на призывных пунктах, сбором продовольствия, переправкой вооружения в действующую армию, организацией военно-конской и военно-гужевой повинности для нужд армии. Одновременно готовилась эвакуация Управы благочиния, местных полицейских из Москвы. Не всё проходило гладко, было много неразберихи, несогласованности, в первую очередь у руководства, между Главнокомандующим Москвы Ростопчиным и Обер-полицмейстером П.А. Ивашкиным. 30 августа Ростопчин отдал приказ о начале эвакуации, о которой 1 сентября докладывал императору. Эвакуацией Управы благочиния руководил чиновник Управы, пристав гражданских дел надворный советник Карбановский. Чиновники Управы спешно грузили на выделенные подводы незаконченные дела, для законченных дел транспорта уже не было. Они так и пропали – сгорели в пожаре.

Обер-полицмейстер П.А. Ивашкин, выполняя распоряжение Ростопчина, оставил определенное количество полицейских в городе при отступлении нашей армии не только для выполнения важной миссии – поджогов, но и для диверсионной работы в старой столице, а также шпионажа. После бегства армии Наполеона, помимо поддержания порядка в городе, пресечения мародерства, полицейские занимались и поиском французских шпионов, оставшихся в городе, и завербованных предателей, лиц, добровольно сотрудничавших с французской администрацией. Так, например, московская полиция произвела успешный розыск и арест бывшего профессора Московского университета Вилларса, который при французах занимал должность Московского Обер-полицмейстера, а при отступлении французской армии уехал из Москвы[411]. После ухода наполеоновских войск из Москвы московский Главнокомандующий Ф.В. Ростопчин вручил Обер-полицмейстеру П.А. Ивашкину секретную инструкцию, в которой перечислялись приоритетные административно-полицейские задачи по наведению порядка в городе. На основании этого документа Ивашкин приказал своему подчиненному полицмейстеру А.Ф. Брокеру немедленно составить списки чиновников и обывателей, особенно иностранцев, которые «быв свидетелями неистовств неприятелей, изменились в нравственности своей или участвовали в грабежах с ними».

Но еще до возвращения в старую столицу московских полицейских, самой Управы благочиния, 12 октября вслед за отступившими на юго-запад наполеоновскими войсками, с запада, по Тверской дороге в Москву вступили наши войска – казачьи и кавалеристские полки генерал-майора И.Д. Иловайского (4-го) и отряд Винцигероде, пехотные части под командованием генерал-майора А.Х. Бенкендорфа. В Москве уже царили грабеж и мародерство, поджоги и пьянство уже не французов, а наших крестьян, казаков, заключенных, вышедших из острога и др. Генералу Бенкендорфу даже пришлось с грабителями и поджигателями вести уличные бои. Генерал Иловайский сообщал, что за два дня пребывания было изловлено, задержано более 200 таких преступников. Он назначил прибывшего 14 октября майора Ивана Гельмана с воинскими полицейскими командами «временным полицмейстером»[412]. Полицейские под его руководством приступили к противодействию правонарушителям и откровенными преступниками. Волну грабежей, насилий, поджогов, пьяных драк удалось погасить 15 октября, о чем Иловайский 4-й доложил императору.

«Временное военное управление Москвы в лице генерала Иловайского и гражданская администрация в лице обер-полицмейстера Ивашкина столкнулись еще с необходимостью организовать снабжение и уход за находившимися в городе многочисленными раненым. Эти люди сильно страдали, оставшись без помощи, и умирали в больших количествах. Обер-полицмейстер отмечает: «Нашел я множество больных и раненых офицеров и нижних чинов, как войск Всемилостивейшего Государя нашего, так и неприятельских…». …Проблемой раненых занялись армейский подполковник Курош и полицейский квартальный надзиратель Урланов. Из множества мест, где находились брошенные беспомощные люди, они собрали 2970 человек в главный госпиталь и в три больницы – Шереметьевскую, Екатеринискую и Мариинскую. По словам обер-полицмейстера, раненых обеспечили помощью врачей, лекарствами, корпией и холстом для перевязок, защитили людей от холода. Но самым главным было спасти раненых от голодной смерти. Ивашкин сообщает, что «человечество и долг мой вынудили меня на собственные деньги купить для них печеного хлеба и муки и раздать по всем местам, где находятся они расположенными». …Ивашкин же сообщал, что в его распоряжении для выполнения всех обязанностей находятся всего 15 полицейских офицеров»[413].

Кроме обер-полицмейстера Ивашкина, хорошо были известны настоящие патриоты, рисковавшие своими жизнями в оккупированной Москве: полицмейстер А.Ф. Брокер, квартальный надзиратель П.И. Вороненко, следственный пристав и сыщик Г.Я. Яковлев. О последнем было разного написано и очевидцами, и современниками, с обеих лагерей: патриотического и либерального. Большую, интересную жизнь прожил Гаврила Яковлев, полную приключений и посвященную службе сыщика, «растворенную» в ней. «О талантах и сыщицких подвигах Яковлева был хорошо осведомлен Александр I, многократно ставивший свою одобрительную визу на представлениях его к орденам. Яковлева ценили все сменившиеся на его веку московские генерал-губернаторы от Т.И. Тутомлина до Д.С. Голицына и обер-полицмейстеры от Г.Г. Спиридова до А.С. Шульгина. Ценил Яковлева и Ф.В. Ростопчин. …Сам же сыщик до конца дней с гордостью вспоминал о том, как Ростопчин поручил ему опасную миссию остаться в оккупированной Москве «для поджогов»»[414].

Ф.В. Ростопчин «придавал московской полиции искру своего энтузиазма, вселял в умы полицейских чинов осознание критической важности их службы в роковые месяцы, дни, часы и минуты московского лета и осени 1812 г. Под его энергичным водительством полиция в тяжелые месяцы отступления русской армии зачистила город от пособников врага, удержала патриотическое возбуждение горожан от перехода к погромам и бессудным расправам над московской общиной иностранцев, вооружила обывателей-добровольцев на сожжение оставляемого врагу города и уличную партизанскую войну»[415]. Сожжено было более половина Москвы. По данным полиции, на которые опирались составители энциклопедического словаря