Но Славик был неунывным парнишей. Он зловредно просыпался за полчаса до общей побудки, выковыривал из горна глину, распарывал одеяло, завязывал правильным узлом пионерский галстук и в семь ноль-ноль поднимал на уши лагерь брачными гимнами тираннозавров или какими другими этническими напевами доисторических диплодоков. Младшие отряды пугались и нервно писались в ватные клокастые матрасы, старшие, натягивая носки, мстительно придумывали новые многоходовые комбинации для выведения из строя Славика и его адского инструмента.

Из уважения к ребятам постарше Каринка какое-то время терпела Славикову вакханалию, предпочитая уступить аксакалам возможность расправиться с безумным горнистом. Но на седьмой день у сестры сдали нервы, и она сняла Славика метким выстрелом из рогатки, оборвав его опус на самом душещипательном месте. Контуженный Славик выронил горн, а потом три дня ходил с залепленной пластырем здоровенной шишкой на макушке и дудел значительно тише обычного.

За Славикову шишку поплатились старшие отряды. По горячим следам лагерь построили на плацу, и Гарегин Сергеевич, гневно чеканя шаг и сверкая по-военному очами, прочитал короткую лекцию о возмутительном факте членовредительства в рядах советских пионеров.

— Пусть тот, кто это сделал, выйдет на шаг вперед. Это будет поступок настоящего мужчины, — сверлил переносицы мальчиков немигающим взглядом команданте Гарегин Сергеевич. Старому вояке и в голову не могло прийти, что его племянника покалечила девятилетняя девочка!

— Или накажут всех! — взывал к совести проказника начальник лагеря.

Юноши сопели, разводили руками и пожимали плечами. Так как добиться признания не удалось, старшие два отряда приговорили к недельному дежурству в столовой.

— И пусть это вам будет уроком, ясно? — грохотал Гарегин Сергеевич.

— Ясно, — раздавался в ответ пубертатный козлетон.

— Может, надо было признаться? — сокрушалась потом Каринка.

— Ты что, с ума сошла? — выпучились мы с Манькой. — Гарегин Сергеевич обязательно нажаловался бы маме с папой. Вот бы тебе тогда влетело!

Вечером мы вырыли небольшую ямку за забором и спрятали там Каринкины рогатки.

— Понадобятся — вытащишь, — кряхтела Манька, утрамбовывая ладошками землю. — А то если их найдут в вашем чемодане, то сразу поймут, кто покалечил Славика.

Вообще нами никто особо не занимался. Ни тебе развивающих игр и викторин, ни развлечений, ни заезжего киномеханика с истертой пленкой индийского кино. Будни в лагере протекали одинаково. В семь ноль-ноль — подъем, далее — зарядка, завтрак, уборка в комнатах. Купание в речке, обед, тихий час. Полдник, прогулка младших отрядов по лесу под нервные окрики пионервожатых, ужин, сон.

Вот вам приблизительное описание одной нашей прогулки.

Действующие лица:

Поляна в лесу

Взмыленные пионервожатые

Дети

— Все на месте?

— Все!

— Никто не отстал?

— Никто!

— Радуемся природе и не уходим в лес! Слышали???

— Товарищ Анжела, а Само откусил кусочек гриба!

— Само, выплюнь мухомор, он ядовитый!

— Я голодный!

— Скоро вернемся в лагерь, и ты сможешь поужинать.

— Буэ, на ужин манная каша!

— Нельзя так говорить. Манная каша — очень полезная еда.

— Буэ! — хором.

Прошли две секунды.

— Товарищ Карен, а Гарика укусила пчела!

— Ааааааааа! — ор Гарика.

— Гарик, у тебя нет аллергии на пчелиный яд? Гарик, не ори, отвечай мне на вопрос.

— Ааааааааа!!!!!!!!!!

— Товарищ Карен, он пухнет на глазах.

— Девочки! — отчаянный крик в сторону пионервожатых. — Если у ребенка отекло лицо, а глаза превратились в щелочки — это как понимать?

— Срочно в лагерь! Ему надо снимать аллергический шок!

Товарищ Карен взваливает на плечо Гарика и галопом припускает к лагерю.

— АаАаАаАаАа!!! — надрывается Гарик.

Вожатые какое-то время нервно прислушиваются, как, по мере удаления, ослабевает Гариков крик.

— Фух, — выдыхают они.

Через две секунды.

— Товарищ Маргарита, а Эдик свои козявки ест! И еще какие-то ягоды с этого куста поел. Это что за ягоды? Небось ядовитые?

— Эдик!!!! Выплюнь немедленно! У тебя живот будет болеть!!!!

— А желуди есть можно?

— Не знаю. Наверное, можно. Только они горькие.

— Ничего. Я поем.

Через две секунды.

— Товарищ Анжела, а Седа провалилась ногой в какую-то яму и выбраться не может.

— Ыаааааааа! — плач Седы.

— Да что за наказание такое! Что за дети такие! Чтоб я еще раз согласилась на практику в пионерлагере! Так, внимание! Строимся, погуляли — и ладно, возвращаемся обратно.

— Но мы только что пришли!

— Пришли и ушли. Кому сказано строиться?!

Ну и так далее.

А вообще-то вожатые у нас были хорошие, только немного бестолковые и напуганные ответственностью, свалившейся на их плечи. Товарищ Маргарита, например, воровала в столовой для нас хлеб и допоздна, лежа на дальней незанятой кровати, слушала детские страшилки. И пугалась больше всех.

— Мне ваша черная рука всю ночь снилась, — жаловалась она на следующее утро, следя за тем, как мы заправляем кровати и протираем пол вонючей тряпкой. — Мария, прислони обратно дверцу к тумбочке! Ну что ты с нею наперевес ходишь?

— Товарищ Маргарита, я воображаю, что я рыцарь, а это мой щит.

— А кто же твоя дама сердца, рыцарь со щитом из тумбочкиной дверцы?

— У меня нет дамы сердца! — сопела Манька. — Я — девочка-рыцарь!

— Положи на место дверцу, девочка-рыцарь, а то накажу тебя мытьем полов вне очереди.

— Уж помечтать нельзя… — вздыхала Манька и прислоняла дверцу обратно к тумбочке.

Первая неделя выдалась невероятно тяжелой — нам категорически ничего не нравилось в лагере, ни-че-го! Мы обрывали телефон с просьбами забрать нас незамедлительно домой, клялись и божились, что вести себя теперь будем только как Мальвины.

— Потерпите немножко, — вздыхала мама, — мы затеяли в детской ремонт, и спать вам сейчас просто негде.