меня пытать, не отдаст в артефакторную гильдию, не сделает энергетическим ресурсом. Не даст прожить эту жизнь в мучениях.

Он просто убьет меня.

Прямо сейчас, стоит мне только открыть рот и сказать, что я могу делать черные артефакты килограммами. И когда Рей наконец коснулся моих губ, поцелуй оказался соленым и горьким на вкус.

— Это была плохая шутка, да? — сдавленно усмехнулась.

— Отвратительная.

Как опытный волк, почуявший перемену погоды, Рейнхард уловил смену моего настроения. Он отстранился, нежно поправляя рукой упавшие мне на лоб волосы. Вторая рука, мягко тронув резинку чулка, двинулась выше. Наверное, у мужчин голова и инстинкт никак не связаны, и даже параллельны друг другу. Даже сейчас, через боль, мне показалось это очень страстным: смотреть на меня с таким участием и одновременно уверенно захватывать все новые территории моего тела.

— Тогда скажи, что будешь любить меня больной, старой и сумасшедшей, — потребовала я, и Рейнхард с готовностью согласился:

— Больной, старой и сумасшедшей.

— В горе и в радости?

— В горе и в радости.

Все же Рей был немного влюблен в меня, чутье, присущее каждой женщине от семи до семидесяти, пело во мне от восторга, звало окунуться с головой в сладкое тепло его шепота, рук, губ. Но я устроена по Пастернаку — во всем мне хочется дойти до самой сути. Особенно в сердечной смуте.

— Почему ты злился на меня, когда узнал мое имя? Я… что-то сделала? Или сказала? Или…

Я осеклась, но было уже поздно. Рейнхард с силой положил пальцы мне на губы, запрещая слова, серая радужка глаз загорелась алым, словно в один момент кто-то повернул внутри него невидимый тумблер. Хотя почему кто-то? Я повернула.

— Прррекррати, вейрра… Молчи об этом!

Уже знакомый мне гнев накрыл его огненной лавиной, но даже в кресло он откинул меня мягко, бережно, опасаясь навредить. Рейнхард не хотел открывать мне даже эту маленькую тайну, хотел продолжать хранить ее, калечиться об нее в одиночку. Мне не было хода в его сердце.

— Тогда уходи! Убирайся!

Я вскочила с кресла и бросилась к двери, распахивая ее в коридор. В эту секунду мне было наплевать, увидит ли нас кто-нибудь. Рейнхард тяжело дышал, не отводя алых глаз, сжимая кулаки, спинка одного из кресел тонко хрустнула, с такой силой он на нее опирался.

Он медленно прошел мимо, окатив горячим гневом, словно кипятком, но впечатления это не произвело, меня и саму потряхивало от ярости.

На пороге Рейнхард вдруг резко развернулся.

— Завтра я запрещаю тебе покидать пределы Академии, — сказал он с видимым усилием. — Тебе все ясно?

Едва он ушел, я бросилась в постель, зарываясь в сонного песика и давая волю слезам. Давно я не плакала, лет с пятнадцати, и вот, прорвало сопливую бездну. Сегодня все для меня было черным. Настроение, ночь, поцелуй, магия.

18. Восточная ярмарка

Утро не принесло облегчения.

Вчера я не просто совершала ошибку, я совершила кучу ошибок. Оптом, так сказать, совершила. Погода, словно уловив мое настроение, радовала ветром и гадкой изморозью, застывшей бисером на стеклах. Разве что на плацу было по-прежнему многолюдно, и дракониры с последнего курса, жгли мишени огненной магией.

Когда в дверь постучали, я не реагируя сразу же поползла к бытовой тумбе. Мы уже неделю кофейничали по утрам с женским спецназом, я смирилась с ними, как с меньшим из зол. Большее зло мне вчера книгу по темной магии принесло, как что в сортах зла я с некоторого времени разбираюсь.

— Доброго пламени!

Лике сияла, как новенький золотой, и была облачена в волшебной красоты парчовое платье.

— Неудобно в таком заниматься, — усомнилась я, забирая заказанный кофе.

Девочки, в отличие от меня, завтракали яйцами, стейком с толстыми лепешками, жадно поглядывая на поднос, уставленный миниатюрными пирожными всех мастей. Крохотные розовые, белые миндальные, круглые, синеватого цвета, усеянные бусинами драже, полоски разноцветной мастики, переплетенной в лукошко, где покоятся засахаренные орехи. Драконы любили сладкое почти так же сильно, как деньги. Особым шиком было выпекать пирожные в форме драгоценностей или особо ценных вещиц.

— Сегодня выходной, — напомнила Ливике, вгрызаясь в мясо. — Фсе фы профуфтила.

Драконий аппетит невольно вызывал восхищение. Сама я по утрам, не взирая на ранний подъем, хуже вареной креветки и пью только черный кофе без сахара. Невольно я представила Рея, поглощающего такой стейк и одобрительно поглядывающего на пирожные, и покраснела. В принципе, я могла бы научиться печь. Кухарка из меня аховая, зато я знаю парочку незнакомых этому миру рецептов сладостей. К примеру панна-котту. Уж ее-то я приготовлю, мама была помешана на этом десерте…

— … пойдешь?

Ария легонько дернула меня за рукав, и я словно очнулась. Розовая фантазия с фартучком и десертом обмякла и скукожилась. Вряд ли я буду готовить десерт парню, который шинкует тёмных магов на рагу, и который зол на меня лично. Вчера он мне ясно дал понять, что временное развлечение не имеет право задавать вопросы.

— Куда пойду? — уточнила без огонька.

Мне нужно обдумать план побега, а не чинно завтракать с драконицами. Если бы они знали, с кем сидят за одним столом, меня бы давно скрутили. А я о сладостях…

К тому же Рейнхард вчера запретил мне выходить за пределы Академии. Он мне не указ, но ссориться заново было опасно и глупо.

— В артефакторную лавку. Нынче же ярмарка! Восточная область навезла новенькие артефакты, они каждый год поставляют что-то необыкновенное. Вдруг найдешь что-то полезное для себя?

А это мысль. Восточные артефакты появлялись в столице наплывами и всегда привносили в свой функционал что-то новенькое. Недостатком любого светлого артефакта была только атакующая сторона. Даже простенький артефакт от бессонницы агрессивно отключал жерт… то есть, пациента, на неделю. Востоку было чем удивить. Я задумалась. Рейнхард мне запретил выходить, но восточные новинки могли быть мне полезны.

Может прикуплю что-то полезное к побегу.

— Хорошо, сколько времени у нас есть, чтобы собраться?

— Мы уже, — засмеялась Лике. — Пришли пораньше к тебе, чтобы сделать из бессонной ящерицы достойную драконицу.

Следующий час выпал из моей жизни напрочь. Меня вертели, крутили, красили, завивали и требовали не моргать. На выходе из Академии нас внимательно осмотрели, и явно заколебались.

— Вейру Тарвиш велено не пропускать, — отрезал стражник, подозрительно меня оглядывая. После достал зеркальную проекцию, пытаясь сверить меня с портретом. — Вы ведь вейра Тарвиш?

— Да какая же это вейра Тарвиш? — Ария всплеснула руками. — Это сестра моя, не видишь, что ли?

Я искусственно улыбнулась и промолчала. После часовой экзекуции меня вообще сложно было причислить