— Оставьте, Георгий, — с улыбкой возразил я, — в словах Карпа был резон. Большое счастье, что отряду Купелина удалось выжить в пустыне.

Северский хмыкнул:

— Вам бы все спорить, господин Пилюля…

— Поверьте, мне сейчас не до споров, — ответствовал я, прижимая руки к сердцу.

— Что с вами стряслось, Павел? — забеспокоился тогда офицер. — На вас, батенька, лица нет! Вы ранены?

Ответить я не успел: к нашей компании присоединился штурман Купелин.

Этот уже не молодой, но еще не старый широкоплечий офицер входил в пятерку талантливейших навигаторов царского флота. Он, как и я, рано начал лысеть, и на голове его нынче поблескивала широкая проплешина, кое-как зачесанная грязными седыми волосами. Вообще Купелин походил на меня так, словно приходился старшим братом. Единственное, что всерьез рознило нас, — это внушительного вида нос штурмана. Сия существенная деталь не позволяла спутать Купелина с кем-либо другим, даже если этот «другой» обладал схожим телосложением, формой лица и… гм… одинаковыми трудностями с волосами.

Мы пожали друг другу руки. Ирония судьбы: давеча его я поминал всуе. Если бы Купелин побывал в лапах Мустафы, то о местонахождении Солнца и Земли «хозяевам» стало бы наверняка известно. Наш штурман знал астрономию так же хорошо, как отец Савватий — Евангелие.

— Что вы на меня смотрите, любезный Павел Тимофеевич? — полюбопытствовал штурман. — Или не признаете?

— Признаю. Простите, Владислав Григорьевич… Думаю, вам уже известно, куда занесла нас нелегкая, не так ли?

Почему мне нравится наш штурман, так это потому, что он никогда не переливает из пустого в порожнее. Не юношеской горячностью было наполнено его сердце, а степенным мужеством бывалого солдата. Быть может, благодаря этому свойству ему удалось сохранить боеспособность своих людей и самое главное — их жизни.

Купелин ответил без раздумий:

— Сомнений быть не может. Мы на Марсе, господа.

Северский присвистнул.

— Значит, Марс. — Он подумал и добавил:

— У-у, м-марсиане проклятые… — Все-таки вы рубите сплеча, Георгий, — перебил я артиллериста. — «Хозяева» — не марсиане, говорю со всей ответственностью. На этой планете они такие же чужаки, как и мы.

— Хм? — поднял бровь Купелин. — Да неужели?

— Я гляжу, вам удалось познакомиться с неприятелем ближе, — проговорил Северский, не сводя с меня налитых кровью глаз. — Быть может, расскажете что-нибудь полезное?

— Всенепременно. Но не сейчас, — отмахнулся я. — Сейчас нам не помешает найти убежище.

— Убежище имеется, — сказал Купелин таким убежденным голосом, будто у нас под боком находилась по меньшей мере Петропавловская крепость.

— Вы знаете, что случилось с капитаном? — спросил я штурмана.

Из Купелина словно выпустили воздух. Он опустил плечи, ссутулился и ответил со вздохом:

— Иоганн Карлович умер.

— Умер? — в один голос переспросили его Северский и отец Савватий.

— Бедный Иоганн Карлович… — обронил я.

Штурман перекрестился.

— На первых порах нас держали в какой-то пещере, как скот в хлеву. Многие были без сознания, но со временем все понемногу стали приходить в себя. К сожалению, наш капитан оказался единственным человеком, которому не довелось открыть глаза. Наверное, случилась остановка сердца, ведь Иоганн Карлович был давно немолод.

— Но позвольте! Как вы оказались в этих краях? — Я задал штурману терзающий меня вопрос. — Что вообще здесь произошло?

— Как мы оказались здесь, об этом поговорим позднее, доктор, — отрезал Купелин. — Когда окажемся в безопасности. Ну а что произошло здесь — в пояснениях не нуждается… поскольку произошла здесь драка. И погибли в ней пять… нет, уже шесть человек.

Я проглотил горький комок. Мне вдруг стало невыносимо стыдно и больно. Тут еще, как назло, на глаза попалась лужа запекшейся крови и отсеченная кисть руки, лежащая на покатой макушке валуна, словно большой красный скорпион, взобравшийся погреться на солнце. Драка была яростной, матросы не жалели жизней… И ради кого? Уж лучше бы Гаврила и Северский повели их к «Дельфину».

— Они погибли из-за меня? — спросил я севшим голосом. «И зачем мне посчастливилось выжить в ночной битве? Почему не позволил цилиндрам нарезать себя на ремни? — подумал с сожалением. — Непросто осознать, что ты дышишь и что сердце твое бьется за чужой счет…»

— Оставьте, друг мой! — Купелин подобрал с земли гранитный осколок, взвесил его на ладони. — Не смейте посыпать голову пеплом. Они погибли как солдаты. Они достойно сражались с врагом. Даже если бы мы не знали о вас, все равно не прошли бы этот лагерь стороной. Ведь здесь — люди! Так или иначе, пришлось бы считать жертвы.

— В самом деле, Павел! Приберегите сантименты до лучших времен, — поддержал штурмана Северский. — Пойдемте, господа, покажем нашему мягкосердечному доктору пленных. Быть может, и да проснется праведный гнев в чистой душе?

— Время дорого. — Купелин выронил гранитный обломок, отряхнул ладони. — А мы до сих пор не решили их участь. Быть может, вы подскажете нам верное решение?

— На вашем месте я бы на это не рассчитывал, — пожал плечами я.

Мы пошли через изрезанный раскопами пустырь к валу. Со мной постоянно здоровались, я рассеянно отвечал, крутил головой, вглядываясь в знакомые и одновременно незнакомые лица. Было странно и радостно видеть вокруг себя людей, облаченных в белые «форменки». Это многолюдье внушало обманчивое ощущение безопасности.

И как все-таки Купелин умудрился не растерять людей? Ведь эти моряки провели на планете ржавых песков тот же срок, что и мы! И землю им приходилось кидать похожими на весла лопатами… Ну, не подрастерял — и хорошо. Видимо, таков промысел Божий. К счастью, не всем на голову несчастья сыплются с той же щедростью, что и нам. Нам… Из «нас» в живых остались только Северский, отец Савватий, Лаптев, я и все. Отставить! Еще Гаврила остался…

Я поглядел на боцмана. Гаврила стоял возле Мустафы и покрикивал на матросов, которым никак не удавалось разжечь огонь погребального костра. Шерсть «хозяина» колыхалась из стороны в сторону. Быть может, это шалил ветер, а может, из-под подпорченной «шубы» с монотонной настойчивостью кто-то пытался выбраться наружу.

Что ж, в любом случае матросам следовало действовать расторопнее.

— Вы только поглядите на этих красавцев… — сказал кто-то из моряков.

Я посмотрел на людей, построенных шеренгой вдоль вала, и понял, что Галина во время памятной мне ночной «беседы» приврала о численности своего лагеря (или она просто не умела считать?).

Нет, в шеренге стояли не сорок человек. Семь молодых женщин: жутко исхудавших, с ввалившимися глазами. Четырнадцать мужчин, на вид вполне упитанных и крепких, но на деле сточенных гниением изнутри, как это бывает со многими деревьями, которые кажутся здоровыми и даже могут позволить себе роскошь свежей листвы. Среди прочих стоял человек с детским лицом и общипанной бородкой, замыкал шеренгу лысый здоровяк, с которым мне довелось мериться силой. На его голове темнели два выпуклых напоминания о той схватке: захочешь — не забудешь. Галина затравленно глядела на моряков, а те пялились на нее…