Между делом спонсор Федя поинтересовался, умею ли я нырять с аквалангом. Я соврал, что не умею. И понял, что конкретно планируется взвалить на спину ишака-носильщика. Акваланг с запасными баллонами действительно штука тяжелая, не каждому по плечу.

Федор Михайлович не ограничился финансированием одного лишь похода. Вложил деньги и в рекламу всего предприятия. О предстоящей экспедиции написали несколько бульварных газетенок, «неведомых» показали по 31-му каналу в программе «Экстра НЛО». Спонсируя рекламу, сам Федя в телевизор не лез и журналы натравливал исключительно на юродивых-»неведомых». При этом Федор Михайлович исправно посещал бассейн, практиковался в плавании с аквалангом, готовился лично принять участие в экспедиции.

Я следил за ним. За Федором Михайловичем. Поимел его фотопортрет, узнал, где живет, как работает-зарабатывает. Собрал маленькое досье на Федю и забил стрелку Дяде Степе.

Всезнайка Степан Михалков за пятьсот баксов наликом просветил меня, кто такой Федор-спонсор. Сын знаменитого вора в законе, легенды конца Союза – начала перестройки. Федору также довелось топтать зону по малолетке. Однако, повзрослев, Федор Михайлович завязал с уголовной стезей. В канун девяностых прошел слух, что папаша-вор на смертном одре завещал сыну немалый капитал – неизвестно куда сгинувший за пару лет до смерти Фединого папашки воровской общак. Нашлись желающие поставить наследника на ножи и дознаться о судьбе исчезнувшего общака. Лично папу при жизни трогать боялись, а отпрыска пощекотать перышком у многих руки чесались. Но и в защиту сынка почившего в бозе кореша подали голос солидные авторитеты. Дядя Степа вынужден был объяснить мне сложную иерархию бандитско-уголовной Москвы, чтоб я понял, почему в итоге Федюне устроили провилок, где он обязан был честно прояснить вопрос с наследством. Федя заверил уголовников – не кололся папаня за общаковые лавэ, поклялся бандитам – базара про бабки реально не было. И его оставили в покое. Еще Дядя Степа рассказал: дескать, Федор последние годы мало того, что чурается папиных старых друзей и живет, как лох, честно живет, так вдобавок ко всему малость умишком тронулся. Закончил курсы колдунов-экстрасенсов, написал книжку про «летающие тарелки», ездил в Сибирь искать тунгусский метеорит, в церковь зачастил. Про чудачества сына легендарного вора одно время модно было сплетничать-судачить на сходках солидных людей.

Я пораскинул мозгами и смекнул – очень похоже, наследство старого ворюги лежит-дожидается на дне холодного якутского озера. И это не обязательно исчезнувший общак. Это вполне может быть кубышка, принадлежавшая лично Фединому папане, с необработанными алмазами, кои, как известно, добывают в Якутии на строго охраняемых месторождениях. Или золотой песок, намытый «черными», нелегальными старателями. Смышленый Федя все поставил на карту, всю жизнь свою подчинил идее разжиться папиными сокровищами, годами косил под идиота, чтоб однажды выдернуть крапленый козырь из колоды.

Блаженных юродивых, несчастных искателей приключений и говна снежных людей мне было жалко, но, если честно, главной для меня была забота о Галине. Дурочка-девочка, заразившаяся парапсихологическим бредом, легко могла попасть в суровую переделку. Кто знает, как обойдется с экспедицией-прикрытием Федор Михайлович, когда отыщет клад?

Ради нее, Галины, я поперся на Север. Как ни инструктировали меня во время учебы опытные наставники, как ни старались, все равно попался я, Миша, в классическую «медовую ловушку»... Да что обо мне говорить, ежели сам Альберт Эйнштейн не смог отказаться от работы на КГБ, влюбившись в русскую женщину-агента. Исторический факт, между прочим... Все беды от баб, партнер, однозначно! Верь мне, знаю, о чем говорю...

Предчувствуя неладное, в канун отправки на Север я арендовал квартиру на улице Двадцати шести бакинских комиссаров и все ценное перевез в загородную резиденцию. Подготовился к худшему. И, как оказалось, не зря.

Галя, я, Федор Михайлович и шестеро старейшин клуба «Неведомое» – в общей сложности девять человек в начале июня этого года отправились в Якутию. В экспедицию. Пока передвигались, пользуясь транспортными средствами, я чувствовал себя лишним. В каждом мало-мальски значительном населенном пункте «неведомые» первым делом шли к местной администрации, показывали вырезки из газет про себя и про нашу экспедицию, просили, а то и требовали помощи, а я в это время сидел на ворохе рюкзаков, караулил вещи и отвечал на вопросы любопытного местного населения. Как правило, администрация северной Тмутаракани к нам благоволила. Нам, столичным чудакам, предоставляли ночлег на халяву, нас угощали разными якутскими вкусностями, поили «тагра уи» – так там называется водка и все остальное, что горит и с градусами. Про нас даже статью в газете «Нарьяна вындер», сиречь «Красный тундровик», обещали написать. На Севере народ хороший, радушный...

Основная помощь региональных шишек, конечно же, выражалась в предоставлении транспорта экспедиции. Но последние пятьдесят километров все равно пришлось преодолевать пешком. Марш-бросок через якутскую тайгу – приключение не для слабых. Первые километры заядлые туристы, патриархи поиска неведомого, прошли мужественно, подбадривая друг дружку: мол, ничего, хаживали маршрутами и покруче. А потом начали скисать. Мне, помимо акваланга с запасными баллонами и своих собственных пожитков, пришлось таскать по очереди чужие рюкзаки. Полста километров шли три дня. Две ночевки в лесу, полном неугомонного зверья. Большую часть каждой из ночей в обнимку с одной на всех охотничьей двустволкой охранял сон выбившихся из сил, находящихся на грани отчаяния туристов, естественно, я. Обычно часа на три, под утро, меня подменял Федя. А с вечера пару часиков сна дарила Галина. Она и Федор лучше остальных переносили лишения. Недаром девушка год занималась физкультурой, готовилась к походу, ну а Федора в спину подталкивали годы ожидания того момента, когда наконец станет возможным нырнуть в студеные воды за папашиным наследством.

Исторический момент эпохального погружения наступил на второй день по прибытии в заданную точку. Шестеро «неведомых» еще не отошли от перехода, сидели кружком вокруг костра, потеряв всякий интерес к неизвестным науке животным. Галя готовила поникшим энтузиастам кашу на живом огне, а Федор попросил меня помочь надеть гидрокостюм, приладил баллоны на спину, закрыл лицо маской, закусил загубник и, пятясь, вошел в воду.

Плавал Федя недолго. Через пять минут вылез, сжимая в кулаке конец стального тросика. Попросил меня придержать трос, объяснил: дескать, на каменистом дне валяется какая-то железяка с привязанным к ней тросом. Сболтнул нечто про экологию, про цивилизацию: мол, и здесь, в глуши, человек умудрился нагадить, намусорить, скинул баллоны, ласты и побежал в палатку переодеваться.

Я потянул трос. Привязанная на другом конце «железяка» весила не много, но и не мало, цеплялась за дно, и вытащить эту «рыбку» было непросто.

Я выбрал почти весь трос. Из воды показался проржавевший край железного ящика. Похожего на те ящики, в которых хранятся боеприпасы, только из железа. Я зашел в воду по колено, подхватил, поднял находку, и тут за спиной застрекотал автомат.

Израильский «узи», по всей вероятности, дожидался Федора, прикопанный на том месте, где он разбил свою палатку. Думаю, года за два до нашей экспедиции Федя в одиночку посетил озерцо. Добирался в Якутию отнюдь не на самолете. В поезде провез «узи». Поплавал с маской и трубкой в прозрачных водах, узрел на дне искомый ящик и тогда же припрятал на берегу пистолет-автомат. Законсервировал оружие, не жалея масла и целлофана, и прикопал в трех шагах от приметного булыжника, рядом с которым разбил вчера свою палатку, в аккурат над местом захоронения «узи».