— Прошу прощения за мою дерзость. — Он опустил глаза. — Вы показали себя блестящим врачом.

Робин из скромности попыталась отпираться, но он настаивал:

— Нет, я действительно так считаю. По-моему, у вас есть талант.

Доктор больше не возражала и слегка подвинулась, чтобы ему было удобнее достать до нее здоровой рукой. Но последнее заявление, казалось, исчерпало всю его храбрость.

В тот вечер она излила разочарование в дневнике, отметив, что «капитан Кодрингтон, несомненно, человек, которому женщина может доверять при любых обстоятельствах, хотя немного смелости сделало бы его гораздо привлекательнее».

Робин уже собиралась закрыть дневник и запереть его в сундук, когда ей в голову пришла другая мысль. Она быстро перелистала назад несколько страниц, исписанных ее мелким ровным почерком, пока не дошла до места, ставшего поворотным этапом в ее жизни. В тот день, когда «Гурон» прибыл в Кейптаун, она не делала записи, оставив чистый лист. Какими словами описать то, что было? Каждый миг той ночи навеки врезался в ее память. Мисс Баллантайн долго вглядывалась в пустой лист, что-то молча подсчитала, вычитая одну дату из другой. Получив ответ, она вздрогнула от дурного предчувствия и подсчитала еще раз. Ответ получился тот же самый.

Она медленно закрыла дневник и уставилась на пламя лампы.

Ее месячный цикл запаздывал почти на неделю. От ужаса у нее зашевелились волосы. Она положила руку на живот, словно там можно было что-то нащупать, как пистолетную пулю в теле Клинтона.

Лоренсу-Маркиш имел дурную славу города, зараженного лихорадкой, но, несмотря на это, «Черный смех» зашел туда, чтобы пополнить запасы угля в бункерах. Болота и мангровые заросли, полукольцом окружавшие город с юга, отравляли все вокруг ядовитыми испарениями.

Робин никогда не сталкивалась непосредственно с характерными африканскими лихорадками и поэтому внимательно изучила все, что было опубликовано на эту тему, самыми важными оказались книги, написанные ее отцом. Фуллер Баллантайн написал для Британской медицинской ассоциации длинную статью, в которой выделил основные типы этой африканской болезни; все возвратные лихорадки с определенным циклом он разделил на четыре категории в зависимости от длины цикла — непрерывная с ежедневными приступами, трехдневная и четырехдневная. Их он назвал малярийными. Четвертый тип представляла черная рвота, или «желтый Джек».

Фуллер Баллантайн доказал, в своем неподражаемом стиле, что они не являются заразными ни непосредственно, ни через третье лицо. Он продемонстрировал это на собственном опыте перед группой скептически настроенных коллег-врачей в военном госпитале в Альгоа-Бей.

На их глазах Баллантайн собрал винный стакан свежих рвотных масс больного «желтым Джеком». Он сделал глоток, а потом выпил стакан залпом. Коллеги с острым нетерпением ждали его кончины и с трудом скрыли разочарование, когда у него не проявилось ни малейших признаков болезни. Через неделю он отбыл в пешее путешествие по Африке. Баллантайн относился к тем людям, которыми легче восхищаться, чем любить их. Этот случай вошел в окутывавшие его легенды.

В своих трудах отец утверждал, что лихорадка может передаваться лишь при вдыхании ночного тропического воздуха, особенно паров, выделяемых болотами или другими огромными массами стоячей воды. Однако некоторые люди, по-видимому, имеют природную невосприимчивость к болезни, и эта невосприимчивость, возможно, передается по наследству. Он ссылался на африканские племена, живущие в малярийных зонах, и приводил в пример свою семью и родителей своей жены, которые жили и работали в Африке шестьдесят лет и страдали лихорадкой лишь в самой легкой форме.

Исследователь писал и о «сезонной лихорадке» — болезни, которая либо убивает, либо вырабатывает у больного частичный иммунитет. В качестве примера он приводил высокую смертность среди европейцев, недавно прибывших в Африку.

Он упоминал случай Натаниэля Айзекса, который в 1832 году вышел из Порт-Наталя в составе отряда из двадцати одного человека. Недавно прибывшие в Африку белые направлялись охотиться на гиппопотамов в устье реки Св. Люсии и окружавших ее болотах. Через четыре недели девятнадцать человек умерли, а Айзекса и другого оставшегося в живых охотника болезнь так изувечила, что они целый год после того оставались инвалидами.

Ученый доказал, что таких потерь можно было избежать. Профилактическое средство и лекарство существует, оно известно уже сотни лет под разными названиями. Это перуанская кора, или кора чингоны. Братья-квакеры Люк и Джон Говарды изготовили это лекарство в порошке и назвали хинным экстрактом. Если его принимать по пять гран[8]в день, оно надежно предохраняет от болезни, а если впоследствии заражение и произойдет, лихорадка протекает в легкой форме, не более опасной, чем обычная простуда, и быстро излечивается дозой в двадцать пять гран хинина.

Робин, конечно, слышала обвинения в том, что отец, преследуя собственные возвышенные цели, намеренно занижал опасность болезни. Фуллер Баллантайн мечтал об Африке, заселенной колонистами британской расы, несущими на жестокий континент истинного Бога и все блага британского правосудия и изобретательности. Его закончившаяся катастрофой экспедиция на Замбези имела целью осуществление этой мечты, великая река должна была служить дорогой в высокие плато внутренней части страны со здоровым климатом, где и будут селиться англичане, изгоняя работорговцев, наставляя на путь истинный воинственные безбожные племена, возделывая нетронутые земли.

Эта мечта погибла в ужасных водоворотах и стремнинах ущелья Каборра-Басса.

Ощущая привкус трусливого вероломства, Робин вынуждена была признать, что в этих нападках на отца, возможно, содержится доля правды. В детстве она видела, как он страдал от малярийной лихорадки, разбуженной холодом английской зимы. Она переносилась тяжелее, чем обычная простуда. Несмотря на это, никто из медиков не сомневался, что Фуллер Баллантайн является одним из ведущих мировых авторитетов по этой болезни и что у него настоящий талант в ее диагностировании и лечении. Поэтому дочь, свято выполняя его указания, прописала ежедневную дозу в пять гран хинина себе, Зуге и — невзирая на протесты — капитану Кодрингтону. Однако с готтентотскими пехотинцами Зуги у нее ничего не вышло. После первой же дозы Ян Черут начал бегать кругами, хвататься за горло и жутко вращать глазами, взывая ко всем готтентотским богам и крича, что его отравили. Сержанта спасла лишь стопка корабельного рома, однако после этого ни один из готтентотов не притронулся к белому порошку. Их не соблазняла даже мысль о стопке рома, что доказывало, сколь велико было их неприятие лекарства. Робин оставалось лишь надеяться, что они обладают невосприимчивостью к лихорадке.

Запаса хинина должно было хватить на весь срок экспедиции, возможно, на целых два года, поэтому ей с неохотой пришлось отказаться от мысли выдавать его морякам «Черного смеха». Робин успокаивала совесть тем, что никто из них не проведет ни одной ночи на берегу и, следовательно, не подвергнется воздействию губительных испарений. Она убедила Клинтона Кодрингтона бросить якорь на дальнем рейде, где благодаря дующему в сторону берега бризу воздух оставался свежим, и, кроме того, туда не долетали по ночам тучи москитов и других насекомых.