— Не будет мне покоя, — простонала Кэтрин, возвращенная к чувству телесной слабости сильным и неровным биением сердца: от чрезмерного возбуждения сердце так у нее заколотилось, что это было и слышно и видно. Она ничего не добавила, пока приступ не миновал; потом заговорила вновь, уже более мягко: — Я не желаю тебе мучиться сильней, чем я сама, Хитклиф. Я желаю только, чтобы нас никогда не разлучали. И если какое-нибудь мое слово будет впоследствии тебя терзать, думай, что я под землею испытываю те же терзания, и ради меня самой прости меня! Подойди и стань опять на колени! Ты никогда в жизни не делал мне зла. Нет. И если ты питаешь ко мне злобу, мне это будет тяжелее вспоминать, чем тебе мои жестокие слова! Ты не хочешь подойти? Подойди!

Хитклиф подступил сзади к ее креслу и наклонился над нею, но так, чтобы ей не было видно его лица, мертвенно-бледного от волнения. Она откинулась, стараясь заглянуть ему в лицо. Он не дал: резко повернувшись, отошел к камину и молча там стоял спиною к нам. Миссис Линтон следила за ним подозрительным взглядом: каждое движение пробуждало в ней новый помысел. Долго она глядела в молчании, потом заговорила, обратившись ко мне, тоном негодующего разочарования:

— О, ты видишь, Нелли, он ни на минуту не смягчится, чтобы спасти меня от могилы. Так-то он любит меня! Но это и не важно. Это не мой Хитклиф. Моего я все-таки буду любить, и возьму его с собой: он в моей душе. И хуже всего, — добавила она в раздумье, — я наскучила этой жалкой тюрьмой. Надоело мне быть узницей. Я устала рваться в тот прекрасный мир и всегда оставаться здесь: не видя его — хотя бы смутно, сквозь слезы, — и томясь по нему в своем изболевшемся сердце; а на самом деле с ним и в нем. Ты думаешь, Нелли, что ты лучше меня и счастливей, потому что ты сильна и здорова. Ты жалеешь меня — скоро это изменится. Я буду жалеть тебя. Я буду невообразимо далеко от вас и высоко над вами. Странно мне, что его не будет подле меня! — Она продолжала про себя: — Я думала, он этого желает. Хитклиф, дорогой! Теперь ты не должен упрямиться. Подойди ко мне, Хитклиф.

В нетерпении она поднялась, опершись на ручку кресла. На этот властный ее призыв он повернулся к ней в предельном отчаянии. Его глаза, раскрытые и влажные, глядели на нее, злобно пылая; грудь судорожно вздымалась. Секунду они стояли врозь, и как они потом сошлись, я и не видела, — Кэтрин метнулась вперед, и он подхватил ее, и они сплелись в объятии, из которого моя госпожа, мне казалось, не выйдет живой: в самом деле, вслед за тем она представилась моим глазам уже бесчувственной. Он бросился в ближайшее кресло; и когда я поспешила к ней, чтоб увериться, не обморок ли это, он зарычал на меня с пеной у рта, как бешеная собака, и в жадной ревности привлек ее к себе. У меня было такое чувство, точно со мною рядом существо иного, нечеловеческого рода: он, мне казалось, не понимает человеческой речи, хоть вот я и обращаюсь к нему; и я стала в стороне и в смущении прикусила язык.

Кэтрин сделала движение, и это немного успокоило меня: она подняла руку, чтоб обнять его за шею, и в его объятиях прижалась щекой к его щеке; а он, осыпая ее в ответ бурными ласками, говорил неистово:

— Ты даешь мне понять, какой ты была жестокой — жестокой и лживой. Почему ты мной пренебрегала? Почему ты предала свое собственное сердце, Кэти? У меня нет слов утешения. Ты это заслужила. Ты сама убила себя. Да, ты можешь целовать меня, и плакать, и вымогать у меня поцелуи и слезы: в них твоя гибель… твой приговор. Ты меня любила — так какое же ты имела право оставить меня? Какое право — ответь! Ради твоей жалкой склонности к Линтону?.. Когда бедствия, и унижения, и смерть — все, что могут послать бог и дьявол, — ничто не в силах было разлучить нас, ты сделала это сама по доброй воле. Не я разбил твое сердце — его разбила ты; и, разбив его, разбила и мое. Тем хуже для меня, что я крепкий. Разве я могу жить? Какая это будет жизнь, когда тебя… О боже! Хотела бы ты жить, когда твоя душа в могиле?

— Оставь меня! Оставь! — рыдала Кэтрин. — Если я дурно поступила, я за это умираю. Довольно! Ты тоже бросил меня, но я не стану тебя упрекать. Я простила. Прости и ты!

— Трудно простить, и глядеть в эти глаза, и держать в руках эти истаявшие руки, — ответил он. — Поцелуй меня еще раз. И спрячь от меня свои глаза! Я прощаю зло, которое ты причинила мне. Я люблю моего убийцу… Но твоего… Как могу я любить и его?

Они замолкли, прижавшись щека к щеке, мешая свои слезы. Мне по крайней мере думается, что плакали оба; как видно, при таких сильных потрясениях Хитклиф все-таки мог плакать.

Между тем мне было очень не по себе: день быстро истекал, человек, отосланный с поручением, уже вернулся, — и при свете солнца, клонившегося к западу, я различала в глубине долины густевшую толпу на паперти гиммертонской церкви.

— Служба кончилась, — объявила я. — Господин будет здесь через полчаса.

Хитклиф простонал проклятие и крепко прижал к себе Кэтрин; она не пошевелилась.

Вскоре затем я увидела группу слуг, шедших вверх по дороге к тому крылу дома, где помещается кухня. За ними — немного позади — шел мистер Линтон; он сам отворил ворота и медленно подходил к крыльцу, быть может, радуясь приятному вечеру, мягкому, почти летнему.

— Он уже здесь! — крикнула я. — Ради всего святого, скорей! Бегите вниз! На парадной лестнице вы никого не встретите. Не мешкайте! Постойте за деревьями, пока он пройдет к себе.

— Я должен идти, Кэти, — сказал Хитклиф, стараясь высвободиться из ее объятий. — Но, если буду жив, я увижусь с тобой еще раз перед тем, как ты уснешь. Я стану в пяти ярдах от твоего окна, не дальше.

— Ты не должен уходить! — ответила она, держа его так крепко, как позволяли ее силы. — Ты не уйдешь, говорю я тебе.

— Только на час, — уговаривал он.

— Ни на минуту, — отвечала она.

— Но я должен, сейчас войдет Линтон, — настаивал в тревоге незваный гость.

Он пытался встать, он насильно разжимал ее пальцы — она вцепилась крепче, затаив дыхание; ее лицо выражало безумную решимость.

— Нет! — закричала она. — Не уходи, не уходи! Мы вместе в последний раз! Эдгар нас не тронет. Хитклиф, я умру! Я умру!

— Чертов болван! Принесло! — сказал Хитклиф, снова опускаясь в кресло. — Тише, моя дорогая! Тише, тише, Кэтрин! Я остаюсь. Если он пристрелит меня на месте, я умру, благословляя своего убийцу.

Они снова крепко обнялись. Я слышала, как мой господин подымается по лестнице, — холодный пот проступил у меня на лбу: я потеряла голову от страха.

— Что вы слушаете ее бред! — сказала я с сердцем. — Она говорит, сама не зная что. Вы хотите ее погубить, потому что она лишена рассудка и не может защитить себя? Вставайте, и вы сразу высвободитесь! Это самое сатанинское из ваших злодейств. Через вас мы все погибли — господин, госпожа и служанка.

Я ломала руки, я кричала. Услышав шум, мистер Линтон ускорил шаг. Как ни была я взволнована, я искренне обрадовалась, увидев, что руки Кэтрин бессильно упали и голова ее сникла.