После очередной – и куда более серьезной – проверки документов Зыкина проводили на второй этаж. В здании Главного управления он до этого момента никогда не был и потому понятия не имел, к чьим дверям его привели. Наверняка, как он и предполагал раньше, комиссара третьего ранга Михеева, начальника управления особых отделов и его непосредственного командира. Хотя высокий кабинет вполне мог принадлежать и наркому Меркулову, после февральского разделения комиссариата возглавившего госбезопасность. Но реальность превзошла все ожидания лейтенанта Зыкина, даже самые смелые.

В кабинете, куда Виктора проводил поднявшийся из-за стола в приемной невозмутимый секретарь, его ожидал лично наркомвнудел СССР товарищ Лаврентий Павлович Берия.

Вспоминая об этом спустя несколько самых долгих в его жизни часов, Зыкин так и не сумел понять, как он, разглядев сидящего за рабочим столом хозяина кабинета, ухитрился сделать пять строевых шагов и четко доложить о прибытии, вместо того чтобы как минимум сбиться с шага, а то и вовсе грохнуться от неожиданности в обморок. Преувеличение, конечно, – что он, старорежимная гимназистка, чтобы сознание ни с того ни с сего терять? Или получивший боевое ранение красный командир, контрразведчик, воюющий с первого часа войны? Вот именно… Но шок он и на самом деле испытал, и неслабый…

А вот утаить хоть что-то ему, похоже, не удастся. Не тот уровень. Слишком высоко взлетел, в ТАКОМ кабинете говорят только правду. Прости, Степаныч…

* * *

– Благодарю вас за рассказ, товарищ Зыкин. – Берия снял пенсне и привычно потер переносицу большим и указательным пальцами. – Не стану скрывать, все это я уже знаю от моих источников. За исключением нескольких незначительных деталей, о которых вы только что рассказали. Вы с товарищем Минаевым героически сражались и нанесли противнику существенный урон. Действия батальона существенно помогли в той ситуации, что сложилась на фронте в первые дни войны. Но вы ведь умный человек, профессиональный чекист и поэтому прекрасно понимаете, что я захотел с вами поговорить вовсе не поэтому? Что нам еще есть что обсудить. Не правда ли?

Зыкин осторожно кивнул, ощутив, как по спине побежал холодный ручеек. Отнюдь не первый за проведенное в кабинете главы всесильного наркомата время.

– Вот и хорошо. Тогда продолжим. Кстати, – народный комиссар сделал вид, что произнесенная следом фраза пришла в его голову только что, однако Виктор отлично видел, что это не так. Да, собственно, тот и не пытался особенно лицедействовать. – Возможно, вам будет интересно, но результатами нашего с вами разговора интересуется лично товарищ Сталин. Лично! И именно он попросил выяснить у вас, ну, скажем так, некоторые подробности, о которых вы, как мне кажется, не упомянули в рапорте.

– Товарищ народный комиссар…

– Успокойтесь, товарищ лейтенант, – наркомвнудел легонько прихлопнул пухлой ладонью по покрытой зеленым сукном столешнице. – Поверьте, вас никто и ни в чем не обвиняет.

«Угу, по крайней мере пока, – автоматически докончил фразу Виктор, не сводя взгляда с лица Берии. Мысленно, разумеется, докончил. – Ну, а чего я, собственно, хотел? Не в сказку, чай, попал».

– Сейчас меня интересует исключительно ваше личное мнение. Вы ведь знали товарища Минаева с довоенных времен, несколько лет служили вместе. Знали, скажем так, всесторонне, поскольку по долгу службы просто обязаны были знать больше, чем кто-либо из окружения. Верно?

– Так точно, товарищ народный комиссар.

– Вот и отлично. Вам не показалось, что с некоторого момента он, ну, пусть будет, несколько изменился? Вы ведь постоянно находились рядом, просто не могли не заметить в его поведении чего-то необычного, возможно, даже подозрительного? Что скажете?

Несколько секунд в кабинете царило молчание, затем Зыкин решился. А что оставалось делать? ЕМУ врать бессмысленно. Да и стоит ли? Ну, а если не поверит? Значит, судьба…

– Товарищ народный комиссар, – откашлявшись – в последний момент горло все же свело предательским спазмом, – твердым голосом произнес особист. – Вы совершенно правы. Я не мог говорить об этом раньше, поскольку… поскольку меня бы просто не стали слушать. Даже на уровне особого отдела фронта, куда я попал после госпиталя. Вот поэтому это и не вошло в рапорт.

– Даже так? – судя по всему, Берия был искренне заинтересован. – И отчего же?

– Сочли бы выжившим из ума. Это в лучшем случае.

– То есть вы хотите сказать, что стать умалишенным – это лучший случай?!

– Именно так.

– Ничего не понимаю… – Вернув обратно пенсне, Лаврентий Павлович несколько раз моргнул, привыкая к изменившейся остроте зрения. – Значит, так, лейтенант, рассказывайте все, что знаете, а я уж сам решу, сошли вы с ума или нет. Все, что знаете, без утайки. Можете считать это приказом вышестоящего начальства. – Берия коротко усмехнулся уголками губ. – Понятно?

– Так точно.

– Начинайте, я слушаю. – Народный комиссар откинулся на спинку кресла, чуть прикрыв глаза. – Все – и с самого начала…

– Я действительно достаточно хорошо знал капитана Минаева. И по службе, и в личной жизни, в быту, так сказать. В том числе и то, что называется психологическим портретом. Ну, или поведенческими реакциями в той или иной жизненной ситуации. – Зыкин на миг замялся, решая, стоит ли пояснить, но наркомвнудел лишь коротко махнул пухлой рукой: мол, продолжай, я в курсе, что это значит. – Поэтому могу с уверенностью заявить: комбат Минаев, каким я его знал до начала войны, и тот, кто отдавал приказ вывести батальон из расположения и сражался с противником, – это, по сути, два абсолютно разных человека. Не внешне, разумеется, а именно что психологически. – Виктор легонько постучал себя указательным пальцем по виску.

Зыкин ждал, что Берия задаст хоть какой-то вопрос, однако тот лишь коротко кивнул:

– Дальше.

– Первое время я не мог понять, что именно изменилось. Но, наблюдая за ним со стороны, постоянно находясь рядом, постепенно разобрался. Вернее, считал, что разобрался. Хоть и не мог понять, в чем причина и как подобное вообще возможно. Он стал смелее, решительнее, резче. Принимал любые, даже очень сложные решения практически мгновенно. Но самое главное – значительно вырос его профессионализм как командира. Я не особенно силен в тактике и стратегии, но сразу это заметил. Отчего-то убежден, что прежний Минаев не смог бы ТАК воевать. И одновременно он стал… – Виктор на миг замер, подбирая подходящее слово. – Ну, бесшабашнее, что ли? Рисковее. Словно вообще ничего не боялся, даже смерти. Пожалуй, он только одного и страшился: бойцов зря погубить. Он вообще всеми силами старался лишних жертв среди личного состава избегать. И потери очень тяжело воспринимал. Требовал, чтобы всех погибших поименно в списки заносили. Говорил: «в моем батальоне пропавших без вести не будет». Поначалу я думал, может, на него стресс так подействовал, нервное напряжение, все такое. Потом понял, что не все так просто. Но самое главное не это…