Наверное, минут десять я завороженно наблюдаю это почти бесшумное общение между собаками и волком; я и думать забыла о страхе. Вдруг я сознаю, что Паркер совсем рядом со мной тоже смотрит на них. Хоть я не поворачиваю к нему головы, он так близко, что я могу его обонять. Я лишь постепенно замечаю это: обычно воздух так холоден, что убивает любой запах. Я всегда считала, что в жизни есть нечто, достойное благодарности. Но когда я смотрю на животных, возникает аромат жизни — не запах собак или даже пота, скорее аромат листвы, вроде острого, насыщенного запаха в парнике, влажного и нарастающего. Я чувствую жжение, как от крапивы, и это память: память о парнике в общественной лечебнице, где мы выращивали помидоры, такой же запах, как у доктора Уотсона, когда я прижималась лицом к его манишке. Я и не знала, что мужчина может так пахнуть — не табаком и одеколоном, как мой отец, не уставшим телом и немытой одеждой, как большинство из персонала.

Единственное в промерзшем лесу, что способно пахнуть так же, как Уотсон и парник, это сам Паркер.

Тут я невольно чуть поворачиваю к нему голову, чтобы вдохнуть сильнее и закрепить в памяти этот аромат, дразнящий, но вовсе не неприятный. Я стараюсь проделать это незаметно, но чувствую, что он замечает, и должна поднять глаза — и вижу, что он смотрит на меня с расстояния в несколько дюймов. Отшатываюсь, но сразу улыбаюсь, чтобы скрыть замешательство. Я снова смотрю на собак, но волк исчез, словно серый призрак, и я уже не могу сказать, убежал он только что или несколько минут назад.

— Там был волк, — с беспримерной проницательностью шепчу я.

— И вы не испугались.

Я опять бросаю на него взгляд, чтобы убедиться, не дразнит ли он меня, но он уже забирается в свою половину палатки.

— Спасибо, — говорю я и тут же злюсь сама на себя.

Что за глупость я сморозила, не сам же он устроил специально для меня этого волка. Я смотрю на собак. Сиско по-прежнему не сводит взгляда с деревьев, где был незваный гость, а Люси смотрит на меня, разинув пасть и высунув язык, как будто надо мною смеется.

Поисковые отряды не обнаружили следов сбежавшего узника, а истерию по поводу исчезновения миссис Росс успокоил стоицизм ее мужа. Решено считать, что она отправилась на встречу с мистером Муди и своим сыном. Маккинли, похоже, никак не связывает эти события и большую часть дня просиживает в комнате. Почти три дня прошло после исчезновения, а Маккинли все еще обитает в доме Ноксов, словно мстительный призрак. В нем бурлит бессильная ярость человека, поймавшего за хвост птицу удачи, только чтобы тут же ее упустить.

Семья Нокс не произносит его имени — словно, притворившись, будто его не существует, они заставят его убраться. Судья советует ему вернуться в форт Эдгар и дожидаться там вестей от Муди. Маккинли отказывается. Он намерен оставаться, пока не разосланы сообщения с описанием беглеца. Он одержим исполнением своего долга или тем, что он под этим подразумевает; Нокс уже не уверен, что это одно и то же.

Сегодня вечером, после обеда, Маккинли заводит разговор об удаче. Он садится на своего любимого конька — герои Компании — и потчует Нокса уже знакомой историей некоего Джеймса Стюарта, который гнал своих людей зимой через снега, чтобы доставить какие-то припасы в факторию, и совершил поразительный переход в ужасную непогоду. Маккинли пьян. Глаза у него неприятно блестят, и это беспокоит Нокса. Напился он не Ноксовым вином; должно быть, пил у себя в комнате.

— И знаете что? — Маккинли обращается к Ноксу, но не отрывает взгляда от мягкого рассыпчатого снега в окне, который, похоже, воспринимает как личное оскорбление.

Голос у него тоже мягкий; он старается не кричать, чтобы не казаться маленьким человеком. Как ни странно, хотя Нокс понимает, что это притворство, впечатление все равно сильное.

— И знаете, что они с ним сделали — с этим героем? И все из-за простого невезения. Он был одним из лучших. Образцовый служащий Компании, отдавший ей все, что имел. Сейчас он должен был бы возглавлять целое подразделение, а они сослали его в какую-то тмутаракань, в богом забытое место — вообще никаких мехов. А все из-за мелкой неудачи. Просто не повезло. И это неправильно. Что, разве правильно?

— Уверен, что нет.

А самое неправильное то, что у него застрял в качестве гостя этот Маккинли, но тут и пожаловаться некому. Если б только Маккинли сам отправился за Россом, а Муди оставил здесь. И Сюзанна была бы довольна.

— Я не дам им меня отодвинуть. Со мной у них это не выйдет.

— Уверен, что с вами такого не случится. Вашей вины здесь нет.

— Но откуда мне знать, что они все поймут правильно? Я отвечаю за закон и порядок в форту и его окрестностях. Может, если бы вы написали письмо… с изложением фактов и так далее… — Маккинли таращит глаза на Нокса, словно эта мысль только что пришла ему в голову.

Нокс подавляет глубокий изумленный вздох. Он гадал, не услышит ли подобную просьбу, но думал, что даже для Маккинли она слишком бесстыдна. Несколько мгновений он формулирует ответ.

— Если бы мне понадобилось написать такое письмо, мистер Маккинли, я честно изложил бы все известные мне факты, дабы избежать путаницы. — Сохраняя невозмутимо-бесстрастное выражение лица, он пристально смотрит на Маккинли.

— Ну, разумеется… — начинает было Маккинли, но замолкает, выпучив глаза. — Что вы имеете в виду? Что там натворил Адам?

— Адам ничего не говорил. Я видел собственными глазами, как воплощается в жизнь ваше представление о правосудии.

Маккинли буравит его яростным взглядом, но ничего больше не говорит. Заставив его замолчать, Нокс чувствует греховное удовлетворение.

Когда Нокс выходит наконец из дома, сочетание падающего снега и облаков рождает необычный свет; в бледных сумерках тот кажется еще холоднее. Хотя дни короткие и солнце стоит низко, что-то в воздухе — возможно, предвестье северного сияния — добавляет легкости его шагам. Странно, таким образом рискуя позором, чувствовать себя столь беззаботно.

Томас Стеррок распахивает дверь и выпускает в коридор дымный спертый дух. Он явно из тех, что полагают, что свежему воздуху место на улице.

— Думаю, сегодня вечером нас никто не потревожит. Мои хозяева поглощены какими-то семейными склоками.

Нокс не знает, как реагировать на это. Но он не готов встречаться с Джоном Скоттом, если тот выпил. Может, оно и к лучшему, что он срывает свою неудовлетворенность на жене, а на публике выглядит благопристойным гражданином. Нокс стыдится этой мысли и старается выбросить ее из головы.

— Я получил вашу записку и сгораю от любопытства, что же вы хотите мне сообщить. — Он напоминает себе, что следует быть настороже даже со Стерроком.

— Я думал о Жаме, когда мы прочесывали берег озера. — Стеррок льет виски в два стакана и взбалтывает в своем темно-желтое пойло. — И я вспомнил о человеке, с которым знался, когда был следопытом. Его звали Каонвес.