маслобойню, и так оно прослужило до шестидесятых годов — пока не начали ликвидировать мелкие предприятия. Затем оно какое-то время использовалось как молокоприемный пункт, а теперь совершенно заброшено и окна забиты досками. По утрам здесь останавливается молоковоз — у дома высокое удобное крыльцо, — и деревенские женщины сливают в цистерну молоко из своих бидонов. Вот и сейчас на просторном каменном крыльце стоят в ожидании машины четыре женщины и высокий толстый небритый старик, матсовский Ааду. К ним подъезжает на велосипеде мать и снимает с багажника бидон.

Мильде с хутора Михклитоома, веселая и круглая, как солнце, тянет звонким голосом:

— Гляньте-ка, нонче у мардиской старухи всего одна посудина!

— Да вот дети должны приехать из города! — охотно поясняет мать.

— Чего это они опять? Что ни неделя — снова тут как тут! — удивляется яагуская Лийне, маленькая худая бабенка, в ее глазах мелькает зависть: единственный сын Лийне, по ее словам, вот уже второй год занимается в городе исправительными работами.

— Навоз-то надо вывозить! — небрежно бросает в ответ мать.

Матсовская Мари, высокая, с вечно недовольным и презрительным выражением лица, лениво вмешивается в разговор:

— Чего ж Мийли-то мызой не командовать — у нее батраков хватает!

У самой Мари дети разбрелись по белу свету, у каждого собственное хозяйство. Дочь говорит, что ей недосуг приезжать помогать. Если б мать одна была, она забрала бы ее к себе, а вместе со старым Ааду ей некуда их деть…

— Какие же они батраки! Они сами захотели помочь! — парирует мать.

Старый Ааду переминается с ноги на ногу и, ухмыляясь, подзадоривает женщин:

— Хе-хе, что это ты со своим навозом так припоздала! Лето на носу, скоро и сено пора косить!

Мать вскидывает голову, упирается руками в бока и тараторит:

— А вы зачем на сегодня лошадь просили! Уж не сено ли сгребать?!

— Да нет, тоже навоз, — отвечает Ааду, неуклюже топчась на месте.

— Глядите, чтоб к обеду управились, когда мои ребята приедут! — предупреждает мать.

Но тут встревает Лийне с хутора Яагу: после обеда лошадь, дескать, ей обещана.

— У меня в календаре точно записано, что осьмого после обеда лошадь мне дадут! Можно у бригадира справиться! — заявляет мать и, словно не замечая Лийне, продолжает: прошлым летом Лийне так загоняла лошадь, что та обезножела, и теперь на всю деревню одна лошадь осталась, Лийне нельзя и близко подпускать к животине! Да с такой тараболкой ей и спорить не о чем!

5

Типовая квартира в Мустамяэ[1]

В крохотной кухоньке семья кончает завтракать. Впрочем, за столом сидит лишь Кати, хорошо воспитанная девчушка лет четырех, и не спеша, с наслаждением поглощает из баночки пюре. Она жмурится от удовольствия — ей очень нравится это «кискино» пюре. По другую сторону стола стоит Калле — худенький мальчик лет семи, и не отрываясь следит за сестренкой. Их мать, Малл, рослая женщина, топчется между столом и раковиной, убирая и моя посуду. Оскар, отец семейства, высокий рыхлый мужчина, стоя между детьми, поспешно хватает с тарелки куски колбасы и сыра и с набитым ртом прямо из бутылки отхлебывает кефир. Грузная мадам Мийя, по старой привычке все еще красящая губы, но во всем остальном уже переставшая быть мадам и превратившаяся в ворчливую бабушку-пенсионерку, склонилась, перед холодильником и говорит, советуясь с Малл:

— Что делать с начатой банкой сметаны? Возьмем с собой?

Малл, выхватывая из-под носа Оскара тарелку с колбасой и сыром, спрашивает:

— Ты поел? — Затем оборачивается к свекрови: — Конечно, с собой! У мамы есть селедка. — И тут же обращается к Кати: — Ешь быстрей! Бабушка в деревне ждет нас!

— Она уже пустая! — кричит Калле и хватается за баночку. Но Кати, хныкая, вцепилась в нее обеими руками. Калле вырывает у Кати баночку, при этом толкает отца, так что кефир выплескивается из бутылки и прыскает изо рта; отец делает шаг назад и нечаянно пинает бабушку по мягкому месту. Возникает общая свалка, Оскар недовольно мычит, Малл ругается, мадам Мийя стонет, Кати вопит от обиды. А Калле сломя голову несется в ванную мыть баночку: эти посудины принадлежат ему, это деньги, на которые он сможет купить хомяка.

В комнате, прислонясь к уставленному кактусами, алоэ и вьющимися растениями подоконнику, стоит старшая дочь Эве, девица «надцати» лет, полная, румяная, с прямыми светлыми волосами до плеч. Она думает: «Господи, от этого шума свихнуться можно!» Ее семейка вечно ухитряется сойтись в самом тесном месте, и тогда все начинают орать… «И кому нужно столько детей — плодятся как кролики!»

Перед домом выстроилась разноцветная шеренга автомашин: «жигули», «москвичи», несколько «волг» и «запорожцев». Все они кажутся новыми, внушительными и модными рядом с «москвичом» одного из самых первых выпусков, размалеванным в ожидании покраски серыми и рыжими пятнами. Именно к нему и направляется в полном составе семейство Оскара, у каждого что-то в руках; Кати несет ведерко и совок, Калле — удочку. Эве плетется в хвосте и думает: «Господи, ну зачем они каждый раз обвешиваются каким-то барахлом! И эта старая калоша! Хоть бы у нее колеса отвалились!» Она надеется, что в это раннее воскресное утро никто из знакомых не выглянет в окно.

Вся семья ловко умещается в машине, каждый на своем месте: Оскар и свекровь впереди, Малл с детьми сзади, чтобы нагрузка распределялась равномерно, как говорит Оскар. Бедная колымага оседает чуть ли не до земли, но тем не менее начинает старательно урчать.

6

Типовая квартира в Ыйсмяэ[2]

Энн со своей женой и ребенком только недавно въехали сюда. Эта квартира построена по новым стандартам: комнаты, правда, как в Мустамяэ, зато кухня, ванная и прихожая куда просторнее. В такие квартиры иной раз можно сразу вселяться. Но они тем не менее сделали ремонт — по идеям Анне, потому что вкус у Анне безупречный. Прежде чем что-то выбрать, Анне все старательно взвешивает и тогда решает бесповоротно, точно зная, чего хочет.

Сейчас Энн стоит в дверях своей квартиры, готовый к выходу. Он сам следит за своим гардеробом и потому одет красиво и модно. Из-под плаща видны галстук, крахмальная сорочка и костюм; туфли сверкают, на брюках ровные свежие стрелки. Он молод, круглолиц, по характеру живой, у него такие же, как и у Марта, жесткие светлые волосы, но выглядит он моложе; даже и сейчас, — когда он рассержен и не знает, как поступить, — в его лице проступает что-то ребяческое.

Напротив стоит его жена Анне. Она держит за руку дочку. Девочке года два-три, это пухленький и милый