Как и в педагогике, существуют как минимум две основных школы обращения с автомобилем. Согласно первой, машина благодарит владельца за хорошее к ней отношение. Согласно второй, не стоит относиться к машине слишком хорошо — она может стать разбалованной и капризной. Думаю, что обе школы состоятельны. Следует делать поправку на индивидуальные особенности каждого автомобиля.

Эти особенности очевидны, как и половые различия между автомобилями. В общем автомобиль символизирует скорее мужское начало. Под автомобилем, как и под абстрактным «человеком», понимается в первую очередь мужчина — таковы особенности нашего мужского общества (опечатался и написал «мудского» из-за близости букв «ж» и «д» на клавиатуре; не лишено смысла). Автомобиль воплощает идею активного движения вперёд, экспансионистского покорения пространства. Та же самая идея заложена в безусловно мужских по своей сути снаряде и сперматозоиде. Это нечто выстреливающее и оплодотворяющее, даже если оплодотворяющее наоборот, как это делает пуля (по форме выражая идею мужского оргазма, по сути она стремится произвести действие, противоположное зарождению новой жизни).

В то же время существуют автомобили-мужчины и автомобили-женщины. «Ниссан-Сафари», если попытаться его очеловечить, — это огромный мощный мужик, грузный, повышенно волосатый. «Тойота-Целика» — хрупкая, но сильная юная гимнастка. Есть промежуточные модели, как и у людей встречаются излишне мужественные женщины и женственные мужчины. В среде автомобилистов распространены дискуссии по вопросам установления пола той или иной модели и даже какого-либо её конкретного экземпляра.

Водители относятся к автомобилям как к живым существам. Дают им нежные прозвища. Иногда — производные от модели, как «Лёва» от Levin, или «Карюша» от Carina, или «Ипа» от Ipsum, иногда — произвольные. В случае с такими марками, как Toyota Nadia, собственно, и альтернативы нет, Надя — она и есть Надя. «Зайчик», «малыш», «ласточка», «красавица», «девочка» — или «корыто», «ведро», «трахома»… Хозяева разговаривают с машинами. Делают им подарки. По номеру кузова можно легко узнать если не день, то месяц рождения. Моя нынешняя, я проверял, появилась на свет в ноябре 1997 года, и я помню это.

Супруги нередко ревнуют автомобилистов к машинам. Не удивлюсь, если где-то в гаражных катакомбах процветают извращения — какие-то сексуальные связи с автомобилями. Человек способен на всё, а у машин, безусловно, имеется сексуальность. Они не только функциональны, но и привлекательны.

Мне удивительно, почему до сих пор нигде не появились настоящие кладбища машин — с памятниками, табличками и оградками.

Впрочем, может быть, я ошибаюсь.

5

Если считать вместе с машинами, население Владивостока уже давно перевалило за миллион.

Созданные человеком по образу его и подобию, автомобили и дышат как человек. Вдыхают кислород и питательные бензиновые пары, выдыхают углекислоту с водяным паром, который на морозе становится белым облачком. Некоторые машины — левши, их лючок бензобака находится справа. Кровь с её разноцветными тельцами машине заменяют разноцветные же технические жидкости, которые питают, смазывают и охлаждают раскалённые железные внутренности её пламенного сердца. Строго отмеренное количество его ударов отсчитывается оборотами коленвала. Самое чувствительное место автомобиля, его солнечное сплетение — кнопка клаксона.

Машина ведёт себя подобно живому существу. С каким удовольствием она разбегается, наконец выбравшись из давки дорожной пробки — кажется, даже не нужно нажимать на педаль газа. Машины болеют, как человек, — чихают, кашляют, «температурят», переживают детские болезни и старческую немощь, маразмируют, теряют сознание. Потому ли только, что человек делал машину похожей на себя или же здесь проявляется какой-то фундаментальный закон жизни? Схожи и методы лечения. Амбулаторное, стационарное, химическая атака лекарствами, хирургическое вмешательство и как итог всего — «вскрытие покажет».

Человек тоже похож на машину. На холодную я не только туплю, а, бывает, и постукиваю. Приходится основательно прогревать себя по утрам — и голову, и ходовую часть. Стимулировать организм завтраком с обязательным мясом и кофе. Лучше всего ещё и горячей ванной, чтобы начать нормально реагировать и перестать натыкаться на углы в кухне.

Машина совершеннее меня. Просыпаемся мы с ней одинаково: прогреваемся, с трудом вспоминаем себя. Но я завидую тому, как она засыпает — «на раз», по команде. Я так не могу.

Если остановится её сердце, необратимого не случится. «Страху нет, всё делается», — скажет надёжный промасленный мастер, протягивающий для рукопожатия не ладонь, а запястье. Для человека сердечные раны слишком часто смертельны. Человек умирает, не успев ещё износиться, выработать свой и без того несерьёзный ресурс. Он бы тоже ещё походил. Но происходит отказ одного органа, мотор ловит клин, и всё. Если немедленно не вмешается механик по людям, человека придётся отправлять не на разборку даже, но сразу на утилизацию путём сжигания или закапывания в землю.

Мы ещё не освоили технологий, позволявших бы в случае отказа человеческого сердца, не торопясь, менять узел в сборе и вновь заводить мотор. Из человека в минуты уходит нечто, называемое жизнью, после чего начинается стремительный и необратимый физический распад. Но зато мы изобрели машины, которым не страшен отказ любого из органов. Даже от умершего авто можно взять его уцелевшие части и приспособить к живым машинам. Эти органы не портятся от самого факта смерти автомобиля-донора и могут годами храниться на разборках.

В других отношениях машины уступают человеку. Они не способны к регенерации. Они не автономны. Они слишком зависимы от человека — существа саморемонтирующегося, хотя и ему бывает необходимо вмешательство профессиональных докторов.

Я здороваюсь с машиной по утрам и прощаюсь вечером. Она приветствует меня миганием аварийной сигнализации, если я заранее, с брелока, заведу её. Ей ведь тоже надо проснуться, привести себя в порядок. Когда русская, собранная под Петербургом «Камри», впоследствии своим ходом дошедшая до Владивостока (она и сейчас попадается мне иногда на дорогах), объявила о создании своего блога, я воспринял это как должное.

Никому не придёт в голову окружать таким шлейфом мистических представлений микроволновку или холодильник. Даже люди, заявляющие, что им «всё равно, на чём ездить», лукавят. Автомобиль, когда-то бывший именно и только роскошью, продолжает умножать свои статусы. В машине можно спать, бриться, варить кофе, работать, обедать, заниматься сексом (в чём преуспевают американские подростки, как известно, поголовно теряющие свою так называемую невинность на задних сиденьях, а также российские женатые мужчины). Появились офисы на колёсах и дома-трейлеры. Машина занимает в мире человека всё больше места, претендуя на то пространство, которое раньше занимали иные предметы.

Дерсу Узала, приморский «гольд»-нанаец, воспетый Арсеньевым и позже Куросавой, был прав, называя «люди» абсолютно все предметы и явления — от изюбров и тигров до костра, винтовки и железной дороги. Неграмотный таёжный старик одушевлял всё окружавшее его и в этой языческой картине мира жил и функционировал гораздо гармоничнее и эффективнее, чем Арсеньев — очарованный странник и горожанин. Именно Дерсу предвосхитил расцвет зелёных движений ХХ века. Солнце он называл «самый главный люди»: если «его пропади — кругом все пропади».