Гейб думает, что по дороге к Кассу ему следует проехать по городу и поискать Ден, убедиться, что с ней все в порядке, что это не она шла по холодной улице.

Завтра у них первая тренировочная игра с мячом. Ден можно найти только в одном месте.

– Она молодец, приятель, – говорит он Рикки, глядя в землю, и откупоривает пробку второй бутылки пива, а потом выпивает ее залпом, как в былые времена.

Он сует ее в ограду рядом с первой. Они похожи на две бутылки в боковой стороне клетки для хомячков. Одна для него, другая для Рикки.

Гейб открывает третью, рассматривает ее, из коричневого горлышка поднимается белый прохладный парок.

– Так что спроси у Льюиса, какого черта, если увидишь его там, – обращается он к Рикки, отливая первый глоток ему, им, всем мертвым индейцам. Но первый – Льюису.

Он не был лучшим из них, может, даже самым глупым, никак не мог оторваться от своих книжек, но это не значит, что полиции штата нужно было его убивать.

Но… Гейб щурится, подняв голову, следит за облаком, плывущим вдоль верхушек деревьев по серому небу вечно позади него, – но зачем было Льюису таскать с собой мертвого теленка вапити? Сначала Гейб подумал, что он, должно быть, плохо расслышал, но потом прочитал в газете: когда грузовик с телом Льюиса в кузове разбился, внутри нашли теленка вапити, которого бросили туда рядом с ним, потому что он нес его, и он мог стать некой индейской уликой, или уликой против индейцев, кто знает.

Просто когда аварийные службы прибыли на место аварии, их интересовали мертвые люди, а не мертвые животные, которые, вероятно, и до того валялись в придорожной канаве, почем им знать. Когда они поняли, что это улика, то вернулись за тем теленком, но койоты, наверное, уже утащили его и устроили себе славную трапезу.

Повезло им.

Только это не объясняет, что же Льюис делал с этим теленком.

Единственное объяснение, которое сумел придумать Гейб, основывалось на том, как сентиментально Льюис отнесся к тощей самке вапити в тот день, когда они наткнулись на стадо на участке старейшин.

Льюис знал, что они должны были отрезать задние ноги, не более того, и бежать оттуда, но настоял на том, чтобы забрать ее всю целиком, даже голову, которую ему все равно пришлось бы просто выбросить в городе. И он ее освежевал, и нес эту свернутую мокрую шкуру под мышкой, как футбольный мяч, будто фанат Джима Торпа[29]. Будто это и вправду был какой-то бредовый классический День благодарения. Гейб кивает, он снова видит, как Льюис карабкается по длинному склону горы, вопреки всем стихиям.

Он тогда сказал им, что ему нужна ее голова, потому что ему нужны мозги, чтобы покрасить шкуру. Будто он хоть что-то понимал в кожах. Будто ту шкуру не выбросили много лет назад, как и все другие шкуры, которые у них хранились. Будто у нее в голове в тот момент мог остаться весь ее мозг.

«Молодец, Льюис».

Гейб подносит к губам бутылку пива номер три и выпивает ее, потом вставляет в ограду рядом с остальными. Одна бутылка для Рикки, одна для Льюиса и одна для себя. Они один раз звякают, соприкоснувшись, потом замирают.

Он вытаскивает еще одну бутылку из маленького холодильника, эта для Касса, хотя они встретятся через несколько часов. Четыре – это слишком много в полчетвертого дня, на голодный желудок, но черт с ним. С наступлением ночи пиво выйдет из него с по`том, и не только пиво.

Неужели именно эту старую шкуру Льюис нес тайком домой? Неужели он перебрался с ней в город, все это время хранил в морозильнике и попытался пронести ее обратно в резервацию? Неужели копы не увидели разницы между оттаявшей шкурой десятилетней давности и теленком вапити? Неужели они всадили в него столько пуль, что теперь можно только гадать, что это было?

Но зачем?

Неужели Льюис собирался лично доставить ее Дэнни, в контору егеря, сообщить, что раскаялся, и попросить разрешения опять охотиться в резервации?

«Только просить не надо, – говорит Гейб Льюису. – Просто надо не попадаться».

За последние десять лет запрета на охоту он добыл, наверное, раза в два больше вапити, чем они уложили в тот день. Достаточно, чтобы несколько месяцев назад, когда он укладывал мясо в холодильник у папаши в гараже, – мясо маленького оленя с одним рогом и еще бархатистой шкуркой, – ему пришлось освобождать место, выбросить все старое мясо, примерзшее к стенкам холодильника.

В ту ночь собаки в резервации славно поели.

Гейб наблюдал за ними. Пока они не уничтожили все, вместе с бумагой и прочим, а потом кивнул им один раз, потому что теперь они были у него в долгу.

Они поняли. Они запомнят.

– Сообщите, когда мне будут грозить неприятности, – сказал он им. – Вам же виднее.

И потом рассмеялся. Как сейчас.

Ему приходится ждать, пока он сотрет улыбку с лица, чтобы выпить последнюю бутылку. Он проверяет, который час.

Он просто подождет, пока не узнает, где находится Денора. Которую он будет звать Ден, если захочет, и Ди, если она играет в защите, и Киллером, если не в защите.

Он сует последнюю бутылку в ограду рядом с остальными, точно так, как в прежние времена, когда они всегда были вместе, все четверо, и оставляет в ней остаток пива для мертвых индейских хомячков. Пройдя полпути к грузовику, он возвращается к могиле, развязывает черную бандану на руке и тоже кладет ее на ограду, вместо молитвы, которую не может выразить словами. Однако она о Льюисе. И о Рикки. И о них, какими они были прежде.

Медленно возвращаясь назад по лесовозной дороге на первой скорости, он вдруг резко давит на педаль тормоза и выжимает сцепление, потом наклоняется вперед над приборной доской, чтобы убедиться, что он видит то, что видит.

Ему приходится поставить машину на ручной тормоз и выйти, чтобы удостовериться.

На снегу видны следы вапити. Крупной самки, тяжелой самки, только что прошедшей по дороге, будто она следовала за ним, чтобы навестить Рикки. Гейб сует указательный палец в след копыта и прикидывает, что, скорее всего, это была небольшая кобыла с оленьими копытами, на которой сидел всадник.

Он стоит, смотрит вперед в поисках чего-нибудь смехотворного, но дорога почти сразу же поворачивает вправо.

И все-таки. Это ведь хороший знак? Сильное лекарство, как говаривал Ниш? Потение пойдет мальчику на пользу. Оно всем пойдет на пользу.

Гейб забирается обратно в грузовик, тихонько едет назад по колее, смотрит на дорогу и не замечает промелькнувшее в зеркале заднего вида нечто черное, когда совсем взрослая женщина в слишком тесной тренировочной куртке выходит из-за деревьев и запрыгивает в кузов грузовика, взметнув за спиной гриву черных волос.

Это туда охотники относят животных, которых убили? Это туда они положили тебя десять лет назад? Не слишком улыбайся по этому поводу, просто проберись под инструментальный ящик.