— На штык бери, братцы!

— Бей без пощады!

— Ура!!!

Ужас обуял османов: истребленные янычары и сипахи, безжалостно расстрелянные пушками, и опрокинутые татары — все это уже привело армию Халиль-паши в состояние полного разлада и паники. И в бегстве нет спасения — русские преградили все пути к заветному Дунаю.

— У-У-Х!

— Б-У-Х!!!

Неожиданно в темном небе заискрили длинные красно-черные молнии, которые стали падать огненным шквалом на Фильконешти, опоясывая яркими вспышками всю возвышенность, на которой турки целую неделю возводили свои укрепления и разбивали лагерь.

И настолько завораживающей была картина ракетного обстрела, что атакующие русские полки остановились, смешавшись. Солдаты с изумлением и восторгом взирали на огненный смерч, и офицерам потребовалась добрая минута, чтобы привести роты в порядок и снова двинуть их в наступление, на оцепеневших от кошмара турок.

— Вперед, чудо-богатыри, вперед! — закричал Суворов и дал коню шенкеля. — Бери их на штык, молодцы!

Ракетный обстрел произвел и на Александра Васильевича неизгладимое впечатление. Нет, он видел, как пускали пороховые ракеты со станков, но то было несколько штук. Но массированного залпа нескольких сотен ракет, падавших уже добрых пять минут бесконечным дождем, такого даже он не чаял узреть в самых сладостных мечтаниях.

Огромный турецкий лагерь уже пылал, а ракеты все падали и падали, взрываясь с чудовищным грохотом и пламенем. Огромные черные столбы потянулись в серое небо, почти полностью закрывая багровые отсветы заходящего солнца…

Юконский острог

— Эх, мичман, мичман…

— Не свезло охвицеру!

— За такое им самим башки отрывать нужно!

— Ничего, станичники, мы с ними завтрева побаем!

Собравшиеся у часовни, где владыко (а в остроге священника иначе и не называли, прекрасно зная его прошлое положение — сами были такие же ссыльные) отпевал убитых в ночной схватке, гвардейцы, казаки и алеуты с ожесточением смотрели на страшный «гостинец», переброшенный колошами через частокол. И как только тлинкитский воин смог незаметно подобраться? Видно, по ледяной воде речки проплыл, вот и не уследили караульные, прошляпили. Не повезло проплывшему через два океана мичману Антону Караваеву, смешливому моряку с «Надежды», что увязался с Алеханом в дорогу к «золотому» озеру.

— Как бы с братом твоим чего худого не случилось, Григорий Григорьевич?! — с некоторым напряжением промолвил капитан Пассек, тот самый, арест которого восемь лет назад и привел подготовленный заговорщиками мятеж гвардии в действие.

— Если бы худо случилось, его голову первой через острожную стену перебросили! — резонно бросил Григорий капитану Пассеку совершенно спокойным голосом.

Конечно, он волновался за брата, а кто бы не переживал на его месте, но самую малость. Не тот человек Алешка, чтоб ему вот так запросто буйну голову оттяпать.

Худо было другое — промешкались, время упустили. Теперь идти к озеру на ночь глядя рискованно, можно на колошскую засаду нарваться, те на такие штуки знатные умельцы.

А терять больше людей нельзя — и так в ночной схватке двоих русских насмерть посекли да одного из прибывших казаков серьезно поранили. И еще двух алеутов убили, и бабу одну, что сдуру выскочила. Большие потери для одного боя, и то, что девять колошей побили, сердце не радовало. И двух переветников — мужика и бабу, она тоже с томагавком бросилась на казака, но тот ее саблей располосовал. Все равно худо!

Ведь, судя по запредельной наглости ночного налета, колошей намного больше рядом с острогом шастает. Вряд ли в поход их больше сотни ушло, столь крупными ватагами в дальние края тлинкиты не ходят. Но и девяти десятков для осады поселения хватит. Вернее, осаждать они не будут, против винтовок в открытом бою не попрешь, но напакостить и отравить жизнь могут изрядно.

И жить дальше, зная, что тлинкиты шастают рядом, станет намного тяжелее, и золото добывать никто не будет — ходить и то с опаской, где уж тут работать и породу промывать. Григорий вздохнул, обвел хмурым взглядом собравшихся перед часовней гвардейцев и казаков и, медленно, четко выговаривая каждое слово, произнес:

— Терпеть колошских разбойников мы не будем! Они пришли сюда с кровной местью за то, что мы их в прошлом году побили, и отсюда не уйдут без этого!

Григорий показал на отсеченную главу мичмана — собравшиеся заскрипели зубами и захрустели сжимаемыми до боли кулаками. Бородатые лица казаков злобно ощерились — станичники сами прекрасно знали, что такое кровная месть, и тех инородцев, что казаков убивали, ждала такая же участь. В этих краях обид не прощали.

— Потому завтра начнем местность прочесывать — наши индейцы ее хорошо знают, будут для казаков проводниками. Выступим всей силою — нужно их истребить всех до последнего, иначе они нам жизни не дадут. Надеюсь, все это понимают?!

Кагул

Он поежился от холода. Оглушительная тишина была нестерпимой. Пепельно-серая мгла окутывала все вокруг. Сначала Петру показалось, что это не пелена, а не успевший развеяться пороховой дым. Он подул, затем помахал рукой, но воздух не шевелился, казалось, все вокруг замерло в каком-то нелепом, бессмысленном стоп-кадре. Не было ни звуков, ни запахов — время остановилось.

Петр огляделся: поле боя. Под ногами, вдали, вблизи — везде, где хватало рассмотреть, в плотном одеяле тумана лежали вповалку люди и кони, такие же серые, как и туман, словно Петр попал в черно-белый фильм.

Вокруг него, как высокий бруствер окопа, также были навалены вперемешку истерзанные тела в зеленых мундирах и длинных халатах, некоторые обнажены по пояс. Лица были закопченные, сведенные последней смертельной судорогой.

— Господи, — Петр поднялся на цыпочки и вытянул шею, чтобы взглянуть дальше, за стену из тел, — откуда же вас столько… — Слова застыли на его губах: впереди, шагах в пятидесяти он различил фигуру стоящего человека. — Эй! Кто там? Отзовись!

Его голос утонул в ватном облаке тумана. Ответа не последовало.

— Эй!

Он стал карабкаться через сплошной завал из окоченевших тел, за что-то или кого-то цепляясь, пару раз порезавшись и больно ударившись. Петр не видел ничего вокруг себя, кроме высокой фигуры, очертания которой ему все больше и больше казались знакомыми.

Вдруг нога запуталась в торчавшем оружейном ремне, и Петр, потеряв равновесие, свалился вниз, по пути схватившись за ближайшую чью-то торчавшую руку.

Однако рука, видимо, оторванная взрывом гранаты, не смогла его удержать, и Петр рухнул, увлекая за собой другие потревоженные тела.

…Через некоторое время, придя в себя, он обнаружил, что лежит на животе, придавленный чем-то холодным и тяжелым. Сверху с шумом скатилось еще одно тело, гулко стукнувшись и придавив еще сильнее. С трудом повернув голову, он увидел перед собой лицо Ивана Тихомирова, старого капрала, которого он запомнил еще по Петергофу, тогда, когда он подавлял злополучный гвардейский мятеж.