Весь кайф поломала Греза Павловна, выскочившая из кухни с пирогом в руках.

– О, Аллочка! И Вадик тут! – пронзительно возопила она. – Какая прелестная пара!

Мысленно плюнув и даже пожелав бойкой старушке хоть ненадолго ослепнуть (а еще лучше онеметь), Вадька решительно взял Мурку за руку и повел в комнату. Греза Павловна уже суетилась возле стола, нарезая пирог. Она походя сунула Вадьке бутылку безалкогольного шампанского, прощебетав:

– Открывайте, юноша, это мужская работа!

Вадька с испугом поглядел на очутившегося у него в руках стеклянного монстра. Ему еще ни разу не приходилось открывать шампанское, зато он не раз слышал истории о стреляющих в потолок пробках и обливающих гостей струях вина. Мгновенно представив, что скажут ему Мурка и Кисонька, если он испортит им всю красоту, Вадька взмок. Отчаянный взгляд, брошенный им на Севу, не остался без ответа. Мужественно сдвинув брови, друг присоединился к борьбе с бутылкой. Бережно, словно готовую взорваться бомбу, бутылку водрузили на стол, ободрали серебристую фольгу, раскрутили проволоку, потом Сева намертво вцепился в холодный зеленый сосуд, а Вадька, едва дыша, потащил неподатливую пробку. Проникнувшись серьезностью момента, девчонки замерли. Вот уже Вадьке осталось сделать последнее усилие, он набрал полную грудь воздуха, крепко-накрепко зажмурился и… выдернул пробку из горлышка. Послышался легкий хлопок, но не было ни визга, ни возмущенных воплей. Приоткрыв один глаз, Вадька глянул на бутылку. Над горлышком вился легкий дымок. Вадька бросил настороженный взгляд на Севу и успел заметить, как тот точно так же одним глазом опасливо изучает бутылку. Судорожно выдохнув, Вадька небрежно, как ни в чем не бывало принялся разливать шампанское.

Между тем Греза Павловна, так и не заметив разыгравшейся драмы, продолжала трещать:

– Сегодня особенный день. И прежде чем мы выпьем, я хочу вам кое-что сказать. – Она торжественно поднялась, водрузила на нос очки, развернула лежавшую под рукой бумагу. – Во-первых, я получила извещение из нашего посольства в Лондоне. Они сообщают, что мое дело разрешилось относительно благополучно. Правда, вернуть коллекцию не удастся, на аукционе что продано, то продано. Зато вся сумма от продажи поступает в мое распоряжение. К сожалению, на аукцион была выставлена только моя мебель, картины и фарфор исчезли, но все равно лучше, чем ничего.

Переждав радостные крики, она продолжила:

– Сейчас последует во-вторых. Начато расследование относительно фирмы, выставившей на аукцион краденые произведения искусства, вероятно, их привлекут к суду. Наша милиция отослала в Англию собранную у нас информацию, так что я думаю, не только наш местный подлец, опозоривший высокое звание ученого, отправится в тюрьму, но и его мерзейший братец не уйдет от ответственности. И в-третьих, в кабинете нашего негодяя провели обыск и обнаружили связку ключей. Один из ключей подошел к старому музейному складу, считавшемуся давным-давно заброшенным. Замок отперли, и оказалось, что склад весьма активно используется. Там нашли все ценности бедной Луши. У нее в больнице уже побывал Остапчук Олег Петрович – очень оборотистый господин, знаете ли! – с легким неодобрением заметила Греза Павловна, – и договорился о покупке всего ее хлама – кроме моего кресла, конечно же! Господин Остапчук остался весьма довольным сделкой. Впрочем, Луша тоже. На полученные деньги хочет купить домик в деревне, говорит… как это она выразилась?.. – Греза Павловна пошевелила сухонькими пальчиками, – что город сильно «бьет ей по мозгам».

Вадька сдавленно хмыкнул.

– Неужели почти за три года никто-никто так и не заглянул в тот склад? – спросила Катька.

– Ах, мое нежное дитя, люди ленивы и нелюбопытны. Заперто и заперто, начальству виднее зачем. Впрочем, он принял меры предосторожности, повесил на дверь табличку «Ремонтные работы», а ведь все знают, что у нас в стране ремонт может длиться вечно.

– Вот чего я совсем не понимаю, – сказал Вадька, старательно уписывая вкуснейший пирог с яблоками, орехами и смородиной, – так это зачем ему грабить коллекционеров, да еще убивать? Ведь он почти два года вполне справлялся на одном мошенничестве: у деревенских возьмет, в музей не сдаст.

– Вы знаете, Вадим, милиционеров тоже смутил сей факт. А ведь все так просто! Самые ценные вещи находились как раз в городе! Здесь в старину жили наиболее состоятельные люди, здесь и эстетические потребности всегда были выше. То, что он разыскивал по деревням и маленьким городишкам, конечно, стоило денег, и значительных, но крупное состояние можно нажить, только перейдя на более дорогостоящие антикварные предметы. Но у нас в городе довольно много коллекционеров, и самые замечательные древности уже найдены ими. Большинство, как и я, не хотели ничего продавать, да он и не собирался покупать, посчитал дешевле нанять головорезов и взять все ему нужное силой, чтобы потом сбежать к братцу и проживать свои неправедные деньги.

– Я не понимаю другого, – в свою очередь недоумевала Мурка. – Он обчистил всех коллекционеров, кроме Остапчука, а ведь именно с ним он познакомился первым. Почему же коллекция Олега Петровича уцелела?

– Ты зубки его ротвейлера видела? – в ответ поинтересовался Вадька. – И замочки у него в доме тоже не слабые. Наверняка и собственная служба безопасности имеется, которая при любом несчастном случае весь город на уши поставит, но до правды докопается. Нет, Спец жадный и подлый, но не глупый, предпочитал грабить тех, кто не мог себя защитить. Я так думаю, что ему идея всей аферы как раз и пришла в голову на оплаченной Остапчуком выставке мебели. Он миллионеру лапши на уши навешал, средства на экспедиции получил и начал на его денежки собственный бизнес крутить. Остапчук, выходит, тоже пострадал, только по-другому.

– Ничего, он на Лушиных сокровищах свое возьмет, – пробурчал Сева. – Я вот над чем который день голову ломаю! Почему они не взяли у Грезы Павловны деньги? Если для самого Спеца это копейки, то его подручным и они бы сгодились.

– О, тут надо отдать негодяю должное, в его шайке господствовала редкая дисциплина. – Греза Павловна оказалась весьма хорошо осведомленной о деталях следствия. – Было в Спеце нечто зловещее, заставлявшее подчиненных отчаянно бояться его и подчиняться беспрекословно. Он велел им брать одну старинную мебель, они так и поступили, а потратить минутку на обследование вполне современного книжного шкафа не решились.

Греза Павловна небрежным жестом прекратила всякие разговоры о Спеце как о предмете, не стоящем внимания, и велела наполнить бокалы.

– Эллочка, деточка, подай мне вон ту шкатулочку. Да, да, вон ту с краю. Спасибо, милая. Теперь, дорогие мои, должна сказать, что у меня в запасе есть еще и в-четвертых, – она лукаво улыбнулась. – Только прежде чем к нему перейти, я намерена сказать речь, уж потерпите, пожалуйста. Дорогие ребята, я прекрасно сознаю, что вы считаете меня старой женщиной со странностями. Не возражайте, пожалуйста, в вашем возрасте это вполне естественно и к тому же это, вероятно, правда. Но несмотря на все мои странности, поверьте мне, я отнюдь не глупа. Я никогда бы не продала коллекцию, ведь она – плод трудов моего мужа, и тем более не продала бы ее за границу. Но раз уж так случилось и ничего поправить нельзя, полученные деньги дадут мне возможность достойно прожить немногие оставшиеся мне годы. Вы со свойственной вам деликатностью не поинтересовались, за какую сумму пошла моя мебель, но я скажу вам сама, – она сделала эффектную паузу, а потом торжественно провозгласила: – Двести двадцать семь тысяч долларов.