– В каких местах их искать прикажешь? Где они водятся?

– Здесь точно есть, – обрадованный возможной переменой планов выдохнул Святозар. – Чтоб злыдни и на эдакое сборище не пролезли, в жизни не поверю.

– Сюда вход только по приглашениям, – возразил Пак. – Охрана из вервольфов, а у них нюх сам знаешь.

– Найду я вам злыдня, – твердо сказал лягух. – Прямо здесь найду.

– Значит, придется разделиться. Вы с Паком ищите мне злыдня, какого-нибудь их главаря по возможности. А я…

Что буду делать я, в голову не приходило. Потому что мстить Эмберу расхотелось. Не вообще расхотелось, а именно в этот момент. Принц Лета подождет.

– А ты будешь здесь стоять, – властно проговорил лягух. – Без нас с Паком ни во что не ввязывайся, предложенные напитки не пробуй, на других мужиков не заглядывайся…

– Не жди, не бойся, не проси, – поддержал сотоварища нюхач. – Айда, Святозарушка, теперь моя очередь тебя водить.

И они ушли, оставив меня переваривать «Святозарушку» и ценные указания, которые были прямо перед этим.

Почувствовать себя одинокой я не успела, насвистывая, вернулся Пак:

– Последнее предупреждение: здесь сейчас будет небольшое такое искривление пространства, ну знаешь – пол и потолок могут неожиданно поменяться местами. Или коридор вдруг выведет тебя на лужайку с единорогами. Поэтому, действительно, тебе лучше никуда без меня не отходить. Я тебя, конечно, где угодно разыщу, – малыш прикоснулся к кончику носа. – Но лучше не рисковать. Поняла?

Я кивнула и испугалась:

– А почему бы мне в таком случае с вами не пойти?

Но пикси меня не услышал, взяв со старта первую скорость и скрывшись за поворотом.

Я обняла себя за обнаженные плечи и шмыгнула носом. Развлекать себя было нечем: с одной стороны – портьеры, с другой – пыльная тишина коридора. Музыка в мое убежище доносилась как будто сквозь слой оберточной ткани. Я посчитала трещины в линолеумном покрытии, спела в полголоса веселую и задорную песенку из студенческой юности, залихватски подсвистывая на неприличных словах, которыми изобиловал текст, зевнула, присела, потянулась…

– Ыв етеагебзи янем! – раздался серебристый обиженный голосок.

По моему позвоночнику пробежалась орда мурашек. Что происходит?

Я запрокинула голову.

Потолок был ярко-алым и пушистым на вид. Искривление пространства, говорите?

У меня над головой чинно куда-то шествовала пара фейри. До боли знакомых фейри. Женщина, чья реплика чуть было не заставила меня грохнуться в обморок, была цветочной королевой, а ее спутник – ненавистным желтоглазым ничтожеством, которое я сейчас на фантики порву, если допрыгну.

До потолка было метра три.

– Ыв ьсетеабишо, – холодно ответил принц.

Что это вообще за язык? Высший фейрийский? И почему я, черт дери, его не понимаю? Да я даже с суахили на лету перевести смогу, у меня же дар!

Фейри меня не замечали, Эмбер смотрел в сторону от своей собеседницы, она, напротив, всем корпусом повернувшись к нему, пыталась что-то разглядеть в холодных чертах принца Лета.

Я никогда еще не занималась подглядыванием с таким странным углом обзора. То есть для фейри сейчас я находилась на потолке. Как какая-то муха, честное слово.

О чем они говорят? А если о чем-то важном именно для меня? Спокойно, Кузнецова! Королева сказала «ыв» и желтоглазое ничтожество тоже сказало «ыв». И что это нам дает? Ровным счетом ничего. Это может быть глагольное окончание, уменьшительный суффикс, или нежное «я тебе кишки выпущу», принятое между супругами.

Я прислонилась затылкам к стене – напряженная шея начинала побаливать.

Искривление пространства, он сказал «ыв»…

Принц тряхнул головой, отбрасывая за плечо волосы, сверкнул изумруд сережки. В правом ухе, не в левом…

Я не просто муха, подглядывающая с потолка, я муха, подглядывающая с потолки при помощи зеркала.

А потом в моей голове что-то щелкнуло: «ыв», Кузнецова, – это «вы», только наоборот. Значит, королева ему сказала: «Вы избегаете меня!», а он ей возразил: «Вы ошибаетесь». Искривление пространства, Кузнецова!

Я зажмурилась, пытаясь проникнуться новым знанием.

– В эти дни вы обмолвились со мной едва ли парой слов, – всхлипнула Гридилень. – Формальных, пустых слов…

Подавив в себе желание хлопать в ладоши от радости, теперь каждое слово беседы было мне понятно, я обратилась в слух.

– Надеюсь, ваше охлаждение не связано с этой хумановской девчонкой, которой я послала букет?

«Фу, Гриделень, ну кто так с принцами Лета разговаривает? – подумала хумановская девчонка. – Ты ему сначала по колену заедь, потом пощечин понавешай, и только потом интересуйся, в чем причина такого внезапного охлаждения».

– Ваш букет пришелся кстати, – Эмбер поправил полу своей блестящей мантии. – А впрочем, я просил вас о разговоре вовсе не затем, чтоб обсуждать своих женщин…

– Я жду, мой принц.

– Убирайтесь. Уходите из этого мира Гриделень. Отправляйтесь в Фейриленд, ожидать, пока моя матушка подготовит к браку с вами одного из моих братьев.

– Не дождетесь, мой мальчик, – в голосе цветочной королевы прозвучали дребезжащие старушечьи нотки. – Я выбрала вас, и я вас получу. Как, впрочем, и трон Лета со временем.

– Боюсь, вам придется долго ждать. Бесконечно долго.

– Да что вы знаете о бесконечности!

– Ничего. Зато многое об этом мире. Ваша магия, королева, резонирует с местной, вы доставляете неудобство мне, но, что должно вас тревожить больше, эта магия убивает вас. Вы стареете, моя дорогая, не в состоянии питать свои силы в полном объеме. А через некоторое время вашим ядом стану я.

Тут Гридилень сделала то, о чем я могла только мечтать – отвесила Эмберу звонкую оплеуху.

– Правда ранит больнее лжи, – принц Лета прикоснулся к щеке, а потом, запрокинув голову, в упор на меня посмотрел.

У меня зашумело в ушах, сердце ускорилось, гулко ударяясь о ребра. Что вообще твориться? Теперь я от каждого такого кошачьего взгляда в обморок собираться буду? Приди в себя, Кузнецова! Даже если Эмбер останется единственным мужчиной во всех обитаемых мирах, тебе придется бежать от него, бежать, куда глаза глядят.

Принц раскинул руки, полы его плаща взвились крыльями экзотичной бабочки, на меня с потолка пошел снег. Крупные пушистые снежинки неторопливо планировали на мои разгоряченные щеки, становясь несолеными слезами.

– Дашка! – пропищал Пак. – Мы его нашли.

Я обернулась на голос своего пикси. А когда снова запрокинула голову, потолок был вполне обычным. Пространство опять изменилось. Альвы исчезли.

Секунд двадцать у меня ушло на то, чтоб вытереть мокрое лицо и пообещать себе еще раз проанализировать подслушанный разговор. Что-то в нем было, какая-то информация, которую я упустила. Потом, все потом.