Я взяла его в руки и начала читать:

«Сказать, что я вас не любила, было бы жестоко, а я не хожу быть жестокой.

Сказать, что мое сердце не тянулось к вашему в какие-то моменты, было бы неправдой, а лгать я не хочу.

Сказать, что я не ждала вас иногда по утрам и часто по вечерам, было бы лукавством, потому что ваших звонков я ждала порой с энтузиазмом.

Но о любви я мало что знаю, об изливании чувств и того меньше, об ожидании могу рассказать только, как перебирать четки проходящих дней.

Таким образом, я ошибалась не в вас, а в себе. Потому что сегодня точно знаю: любовь – это не иллюзия.

Любовь пускает корни в вашу плоть и душу, именно поэтому она непоколебима, тверда и несгибаема. Любовь не разрушить ожиданием, потому что ожидание ее лишь подпитывает.

Ни о какой любви не может быть и речи, если привязанность не меняет вас целиком. То есть любовь – это и есть метаморфоза души и разума.

И я пишу вам об этом с огромным сожалением: вам не удалось трансформировать меня, а я лишь слегка коснулась вашего сердца.

Любовь не судит, не оценивает, она принимает, понимает и прощает человеку, что он никогда не будет кем-то другим. Я не могу вам простить, что вы были не тем, к кому стремился мой дух, точно так же, как вы не простили меня за то, что я не соответствовала вашим ожиданиям.

Впрочем, нам не за что друг друга винить, ведь от нас с вами ничего не зависело.

Мы оба играли в этой милой комедии по доброй воле, поскольку речь идет именно о выборе, и старались быть максимально честными в своих ролях.

Мы ограничились предсказуемыми диалогами, очаровательными объятиями и маленькими трагедиями. Поддерживали иллюзию с нескрываемой страстью, и нас пробирала дрожь, когда правда вторгалась в это милое взаимодействие.

Поэтому вам будет просто понять причину моего отсутствия, однако я с радостью приму нежность ваших поцелуев как последний акт этой шутливой пьесы».

Я положила листок на стол и посмотрела на нее. Достоинство, да, это самое подходящее для нее слово.

«А потом, – продолжила она, – ушла я. Покинула остров и уволилась из редакции.

Мне удалось отложить немного денег, они должны были позволить мне пожить какое-то время за пределами столицы.

Нужно было время и пространство где-то вовне.

Я переехала в сельскую местность, далеко отсюда, взяв с собой только фортепиано. Сняла дом, маленький домик, окруженный полями.

И со временем я поняла».

25

Возвышение

Пусть дух твой как ветер ко мне вернется…

«Первые несколько месяцев было трудно, очень. Да, я сама выбрала путь изоляции, она была необходима, но от этого не менее мучительна.

Сначала просто не знала, что делать. Его лицо, руки, темные кудри, его слова все еще преследовали меня, куда бы я ни пошла. Умиротворение одиноких прогулок ничего не изменило. Я часто оплакивала его и по-прежнему безумно скучала.

Писать не было сил, поэтому оставалось читать. Я прочитала все, что могла предложить мировая литература на тему любви. Читала и перечитывала классику, признанные шедевры жанра и все в этом духе. Фактически я искала в них отголосок собственной истории, которая иногда проглядывала сквозь абсолютный характер персонажей и их судьбы, но никак не могла понять, что могло бы вдохнуть в них жизнь. Эти истории несбыточной любви будоражили меня по ночам, но не скрашивали дни.

Проведя много месяцев за чтением классики, я поняла, что ничего в ней не найду.

Поэтому сфокусировалась на другой литературе – духовного характера.

Его слова перемешались в моей памяти со словами Дара́. Что они имели в виду? Что мне нужно понять?

Я купила парижский телефонный справочник и нашла недалеко от вокзала Сен-Лазар торговца книгами, у которого была обширная коллекция произведений на более разнообразные и менее традиционные темы, чем у его коллег.

Позвонила и поинтересовалась, есть ли у него книги о душе.

– Более чем достаточно, – ответил он. – Приходите, сами увидите.

Пришлось объяснять, что я не выхожу из дома, хотя это было неправдой, и просить его прислать по почте несколько книг на его выбор.

Предложила внести предоплату, в том числе за почтовые расходы. Чтобы он согласился, рассказала, что я журналистка и хочу написать о том, что не видно глазу, но совершенно точно существует. Моя просьба его удивила, однако тронула, поэтому он согласился.

Первую посылку я ждала с нетерпением.

И так месяц за месяцем между нами установились прекрасные доверительные отношения, которые подпитывались его энтузиазмом и желанием меня просвещать, а также моим стремлением узнать больше. Однажды он даже прислал книгу, имевшуюся у него в единственном экземпляре, и попросил вернуть при случае “лично”, так как хотел, чтобы мой голос наконец обрел лицо.

Он присылал и то, что я не заказывала: Библию, Каббалу, Псалмы Давида.

Весь год я только и делала, что читала, не до конца понимая что.

С внешним миром меня практически ничего не связывало.

Иногда звонила подруга. Рассказывала о газете, редакции, об изменениях в ее жизни, о том, что кое-кого встретила. Спрашивала, планирую ли я когда-нибудь вернуться “в цивилизацию”, и если да, то когда. На что я отвечала “не знаю”, потому что действительно не знала. Ей тоже не удалось отыскать Дара́.

Я перестала заботиться о внешности, кроме того, мне было трудно просто посмотреть на себя в зеркало. Я себя не узнавала. Чувствовала себя уродом, и видеть собственное отражение становилось все невыносимей. Поэтому решила убрать зеркала из ванной комнаты и прихожей. В этом доме, кстати, было всего четыре скромные комнатушки, зато в гостиной был камин, у которого мне нравилось читать в любое время дня и ночи.

Читала, читала, только этим и занималась. Фортепиано молчало.

Прошел целый год бесконечного чтения, и я почувствовала: пора остановиться. Меня буквально оглушило потоком знаний, хлынувших в мой и без того перегруженный разум.

И я начала писать, по-настоящему.

Перед отъездом я захватила с собой много документов по истории Польши времен Второй мировой войны и предшествовавшего этому черному времени периода. Для написания работы потребовался еще один год, однако не хватало некоторой информации, чтобы ее завершить.

Да, еще год прошел в этой невероятной изоляции, к которой я постепенно привыкла.

А потом, в начале третьего года, я решила, что пришло время действовать.

Позвонила Мадлен, чей номер телефона сохранился в блокноте. Она сразу ответила.

– Ваш