высшую партийную инстанцию еще одно письмо, где будут такие слова: «После моего обращения в ЦК КПСС и беседы с товарищем Яковлевым, который выразил уверенность в том, что я напишу еще много хороших и нужных песен и принесу пользу этими песнями, в „Литературной газете“ появилась небольшая заметка, осуждавшая тон статьи в „Советской России“».

Какой «товарищ Яковлев» имеется в виду? Первым заместителем заведующего отделом пропаганды в тот момент был Александр Николаевич Яковлев, впоследствии легендарный «архитектор перестройки». Можно было предположить, что именно он принял Высоцкого летом 1968 года. К такому мнению какое-то время склонялся и автор настоящей книги. Однако в 2008 году, то есть через сорок лет после события, свои права на историческую роль предъявляет Борис Григорьевич Яковлев, работавший в ту пору инструктором отдела пропаганды — как раз в секторе газет. После того интервью, которое Б. Г. Яковлев дал журналисту Борису Кудрявову, один из блогеров подверг эту публикацию сомнению и рассказал о своей беседе с А. Н. Яковлевым, который «лично принимал ВВ после публикации статьи „О чем поет Высоцкий“». Согласно этому сообщению, А. Н. Яковлев, тогда почти не знавший песен Высоцкого, сдержанно поговорил с бардом минут двадцать-тридцать и «пообещал, что статей-„двойников“ в центральной прессе больше не будет». Примем во внимание и это свидетельство.

Однако в 2011 году выходит мемуарная книга Б. Г. Яковлева «Записки счастливого неудачника», где о встрече автора с Высоцким рассказано достаточно подробно. Факт этой встречи теперь уже не вызывает сомнения. Что же касается А. Н. Яковлева, то теоретически можно допустить, что он ненадолго принял Высоцкого, после чего направил его к своему однофамильцу и подчиненному. И вот через четыре десятилетия Б. Г. Яковлев воссоздает часовой разговор по памяти и «по старым записям».

Приведем некоторые выдержки из рассказа Б. Г. Яковлева, обращая внимание прежде всего на воспроизводимую мемуаристом речь Высоцкого.

«…Ближе к полудню легкий, но решительный стук в дверь. Я иду навстречу попавшему в беду именитому посетителю. Судя по внешним признакам, особого психологического напряжения этот невысокий, худощавого телосложения молодой человек в модной темно-серой куртке вроде бы не испытывает: как будто только и делал, что ходил в ЦК…

С первых же фраз становится ясно, что мой собеседник очень серьезно подготовился к разговору — открытому, доверительному. Еще одна приятная неожиданность: оказывается, он полемист, и притом неплохой; у него четкая, аргументированная позиция по поводу содержания статьи, широта и глубина взгляда на предмет обсуждения — песню, безупречная логика суждений. Превосходная культура речи…

— Я достаточно зрелый человек, с детских лет находился в нравственно здоровой, скажу больше, — патриотически настроенной среде военных людей. Эта закалка, полученная „с младых ногтей“, определяет доминанту и градус моего творчества, будь то театр, эстрада или кинематограф. Мой основной песенный репертуар посвящен святым для меня ценностям — дружбе, товариществу, честности и порядочности, верности долгу, переходящей, если так складываются обстоятельства, в самоотверженность, подвиг…

Если вы хорошо знаете мой песенный репертуар, то именно такого характера человеческие поступки интересуют меня в первую очередь.

Разумеется, мне есть, что сказать и спеть „за“, но есть и „против“. Так вот, я категорически не приемлю малодушия и трусости, неискренности в отношениях между людьми и тем более — предательства. Ну и, конечно же, пошлости во всех ее разновидностях.

На все это я имею право как гражданин, ценящий свою страну и свой народ».

Что ж, такой монолог Высоцкий вполне мог произнести, обращаясь к инструктору ЦК.

Примерно так изъяснялся он в письмах, адресованных в высокие инстанции. Правда, устная интонация его была несколько иной. А вот как отвечает Высоцкий на вопрос Б. Г. Яковлева по поводу злополучной статьи в «Советской России»:

«— Знаете, о чем я думаю? О поразительной неосведомленности этих и им подобных авторов в существе дела. Во-первых, из пяти стихотворных цитат, приведенных в письме, только одна — моя. Остальные написаны А. Галичем, Ю. Куниным (описка или опечатка, речь, конечно, о Юрии Кукине. — В. Н.) и другими. Получается, ударили не только меня, и, поскольку цитаты вырваны из контекстов, они не отражают в целом смысла текстов этих талантливых авторов».

Тут уже совершенно неуместно упомянут Галич — вместо Юрия Визбора. Так ошибиться Высоцкий не мог. Не говорилось в газетной статье и ни о каких «других» авторах. Еще меньше похож Высоцкий на себя, когда высказывается на темы современной эстрадной песни.

«— Вот была война. Великая Отечественная. И были песни, отвечающие ее всенародному характеру, патриотическому порыву. <…> Я думаю, настоящая массовая песня задыхается от мелкотемья, примитивности текстов. Невыразительности мелодий. Только один пример: кстати, и поэт, сочинивший текст, весьма одаренный, и композитор „из первого ряда“, а исполнительница — песенная богиня. Но слова!

Мне бы взять да побежать за поворот,

Мне бы взять да побежать за поворот,

Мне бы взять да побежать за поворот…

Ну что ей там, за поворотом, делать?»

А вот тут уже с мемуарной версией вступают в спор реальные высказывания Владимира Высоцкого по поводу пресловутого шлягера «Белый свет». Эта незатейливая песня была его постоянной мишенью во время публичных выступлений. Цитируя ее с убийственным сарказмом, он никак не мог назвать сочинившего ее поэта «весьма одаренным», поскольку авторов у «Белого света» два: М. Танич и М. Шаферан. Именно это обстоятельство располагало Высоцкого к издевке. Цитируя троекратно повторенное «На тебе сошелся клином белый свет», он комментировал: «Очень глубокомысленно и содержательно. И два автора! Один не справился, пригласил второго». Пожалуй, Высоцкий был чрезмерно строг к этой песенке (как и к песне на слова К. Ваншенкина «Как провожают пароходы», тоже многократно им осмеянной), но позиция его по отношению к эстрадным шлягерам (сегодня они именуются «попсовыми») была определенной и жесткой. Даже в стенах ЦК он едва ли стал бы прибегать к дипломатичным оборотам типа «песенная богиня».

Тут поневоле задумываешься о тонкой стилистической разнице между индивидуальным языком Высоцкого и лицемерной советской риторикой. Высоцкий не избегает в своей речи высоких понятий, ему не чужд гражданский пафос. Но без приторности и болтливости. Андрей Синявский говорил о своих «стилистических разногласиях с советской властью». Высоцкий, в отличие от своего педагога, не был диссидентом, но свои стилистические разногласия с господствовавшим строем у него были. А за ними — непреодолимый конф- ликт искренности и притворства, правды и лжи.

Вернемся, однако, к рассказу Б. Г. Яковлева, к его итоговой части:

«Поскольку наша беседа приближается к финалу и надо определиться с решением, прошу Владимира Семеновича:

— А вы могли бы выступить в центральной печати с проблемной статьей или публицистическими заметками по поводу состояния современной советской песни? Думаю, это был