когда я работаю, на собрании или даже в суде, не переставая думаю о ней, сидящей на моем столе с широко расставленными ногами и выкрикивающей мое имя, говоря, что была очень плохой девочкой и хочет, чтобы я научил ее, как быть хорошей. Хотя она искренне этого не имеет в виду, учитывая, что всегда так или иначе ведет себя непослушно.

И я не могу перестать думать об этом, о ее скрытых склонностях и сладком вкусе. Я не могу остановиться с самого первого раза.

С тех пор, как я прикоснулся к ней и получил стояк из-за гребаной дочери моего друга.

Я закрываю глаза, чтобы прогнать эту мысль.

Когда я открываю их снова, Гвинет прыгает под музыку, крича вместе с певицей о тишине. Та же тишина, которую она уничтожает прямо сейчас.

В этот самый момент она поворачивается в мою сторону и замирает, ее глаза широко раскрываются, а микрофон-шпатель все еще рядом с её ртом.

— Нейт, — мое имя звучит как взволнованный звук посреди громкой музыки, прежде чем она откашливается и кричит: — Алекса, стой.

Музыка останавливается, и она гримасничает.

— Я была слишком громкой?

— Ты так думаешь?

— Прости. Я думала, у тебя есть наушники с шумоподавлением или что-то в этом роде, потому что ты никогда раньше не жаловался на музыку.

Это потому, что я пришел посмотреть. Но я не говорю этого, а просто продолжаю наблюдать за ней. У нее мука на щеках, покрасневших от пения и танцев. Кепка закрывает ее рыжие пряди, но сквозь нее выглядывает несколько упрямых, и она дует на них всякий раз, когда они падают ей на глаза.

— Я пеку, — объявляет она, указывая на миски, муку, масло и беспорядок на столе.

— Я вижу. Кексы, полагаю?

— Ага. Я должна сделать больше, чем обычно, поскольку Дэниел их крадет. Да, и я придумываю новые ароматы, потому что, видимо, не всем нравится ваниль.

Я улыбаюсь от того, как она надувается. Она действительно обижена. Совершенно точно. Надеюсь, Кристоф тоже не любит долбаную ваниль.

— Полагаю, это кощунство?

— Да! — она аккуратно перемешивает то, что находится в миске. — За что ненавидеть ваниль? Она приятная, вкусная и хорошо пахнет.

— И скучная.

Ее голова вздымается вверх, а подбородок слегка дрожит. Когда она говорит, ее голос звучит глухо, как будто от-вот заплачет.

— Думаешь, ваниль — это скучно?

— Иногда.

— Но почему? Есть много чего, к чему ты можешь добавить ваниль, например, шампуни, гели для душа, эфирные масла и… и… все торты, молочные коктейли и мороженое.

— Это действительно много.

— И есть много других, таких как ванильный соус, сливки, йогурт и смузи. О, и знаешь ли ты, что он тоже используется во многих алкогольных напитках? Потому что он сглаживает острые нотки алкоголя.

— А это важно?

— Конечно! Должен быть баланс, и ваниль для этого идеально подходит.

— Я понимаю.

— Означает ли это, что ты передумал?

— Чтобы изменить свое мнение, нужно нечто большее.

— Тогда я буду продолжать попытки убедить тебя. Однажды ты влюбишься в ваниль и уже не сможешь вернуться назад.

— Думаешь?

Она коротко кивает.

— Я уверена.

— Это хорошо и все такое, но где ужин?

— А?

— Не говори мне, что забыла.

Между ее бровями появляется тонкий хмурый взгляд.

— Забыла о чем?

— Когда Марта попросила сегодня выходной, что ты сказала?

— Что я буду убирать, готовить и обо всем позабочусь.

Я приподнимаю бровь, и ее губы открываются.

— Ой.

— Правильно. Ой.

— Я… увлеклась выпечкой. Ужин выскользнул из головы.

— Ты часто так делаешь? Увлекаешься чем-то, что забываешь обо всем остальном?

— Да, раньше это сводило папу с ума. Иногда я читала книгу или убиралась, и он звал меня, но не получал ответа. Затем он находил меня и называл мое второе имя, потому что думал, что это заставляет его звучать строго, что, кстати, не так, — она собирается улыбнуться, но ее губы тянутся вниз, и я вижу, в какой именно момент она отталкивает это, как будто этого никогда не было.

Гвинет не из тех, кто забывает об отце только потому, что он в коме. Но вот как кажется в последнее время. Она перестала заходить в его комнату, убрала свою фотографию с ним из вестибюля дома и больше о нем не говорит. Она только что поскользнулась, упомянув о нем.

— Я это исправлю, — говорю я.

— Тебе не обязательно. Когда закончу, я приготовлю пасту.

— Будет быстрее, если ты будешь печь, а я готовить одновременно, — я уже на кухне ищу в шкафу то, что мне понадобится.

— Я не знала, что ты умеешь готовить, — она смотрит на меня через плечо.

— Я прожил один достаточно долго, чтобы научиться этому.

— Так это только по необходимости? Тебе это не нравится?

— Не особо.

— Что тебе тогда нравится?

— Работа.

Она закатывает глаза, засыпая тесто на маленькие вкладыши для кексов.

— Работа — это не хобби.

— Она может быть им, — я быстро режу помидоры, и она смотрит на меня со странным очарованием.

— Ого, ты хорошо владеешь ножом, — говорит она, потому что легко отвлекается и ей приходится выражать все, что у нее на уме, а затем качает головой. — В любом случае, должно быть что-то еще, что тебе нравится вне работы.

— Нет такого.

Она толкает противень в духовку, и, когда прислоняется к грязной стойке, ее верх поднимается по ее бледному животу, а мука размазывает ее джинсовые шорты, бедра и даже кроссовки. Она не обрадуется, когда наконец заметит это.

— Как насчет… когда ты рядом с Аспен? Что вы делаете?

— Работаем.

— Правда? Вы не занимаетесь другими делами вместе?

— Помимо работы, нет.

Она немного улыбается, потом говорит:

— Но это немного грустно.

Я бросаю ингредиенты в сковороду и добавляю оливковое масло и немного чеснока.

— Что мы трудоголики и не интересуемся тем, как потратить наше время зря?

— Что у тебя нет хобби. Я найду тебе одно.

— Не нужно.

— Да, в этом есть необходимость. Хобби — это важно. У всех, кого я знаю, есть хотя бы одно, а у некоторых — несколько.

— Все, кого ты знаешь — дети. У всех детей есть хобби.

— Это не правда. Есть Дэниел и Нокс, и им нравится многое, например, спорт и клубы.

— Они сказали тебе это?

— Ага.

Моя спина резко дергается, несмотря на мои попытки сохранять спокойствие. Дело в том, что я не могу перестать думать о ее веселых беседах с этими двумя ублюдками. Да, она общительна, особенно с теми, кто к ней хорошо относится. И это, вероятно, ничего не значит,