— А я могу отправиться с вами?

— Если вы поедете с нами, вы будете подвергать Аду постоянной опасности. Вы знаете, что мы — пираты, и нам приходится рисковать своей жизнью каждый день.

— Куда же я в таком случае поеду?

— Мы дадим вам нескольких наших людей, которые отвезут вас в Батавию. У нас там дом, в котором вы сможете, ни в чем не нуждаясь, жить с Адой.

— Это слишком, господин Янес, — сказал Тремаль-Найк взволнованным голосом. — Вам мало, что вы рисковали жизнью, чтоб спасти меня, вы еще хотите и предоставить мне дом.

— И горсть алмазов на несколько миллионов, мой дорогой Тремаль-Найк.

— Но я не приму это.

— Тигру Малайзии ни в чем нельзя отказывать, Тремаль-Найк. Отказ бы его рассердил.

— Но…

— Молчите, Тремаль-Найк. Миллион для нас ничто.

— Значит, вы так необычайно богаты?

— Пожалуй, не меньше индийских тугов.

Пока они беседовали, прохаживаясь по берегу, солнце медленно заходило, и на землю спускалась тьма. Янес взглянул на часы при последних лучах заката.

— Девять, — сказал он. — Нам пора возвращаться в форт.

Он бросил последний взгляд на морскую даль, пустынную и гладкую до самого горизонта, и двинулся по тропинке в лес. Грустный и задумчивый, склонив голову на грудь, Тремаль-Найк последовал за ним.

Несколько минут спустя, они оказались перед фортом. У входа стоял Сандокан, преспокойно куря свою трубку.

— Я ждал вас, — сказал он, шагнув им навстречу. — Все готово.

— Что готово? — спросил Тремаль-Найк.

— То, что должно вернуть разум Деве пагоды.

Он взял друзей за руки и ввел их в огромный сарай, который занимал почти половину форта и предназначался когда-то для его гарнизона.

Войдя туда, Тремаль-Найк и Янес не смогли сдержать возгласа удивления.

Всего за несколько часов это просторное помещение было превращено стараниями Сандокана, Каммамури и всех пиратов в страшную пещеру, напоминающую тот самый храм индийских тугов, где жестокий Суйод-хан совершил свою страшную месть.

Бесчисленные факелы распространяли вокруг голубоватый, бледный, мертвенный свет. Там и сям были поставлены огромные стволы деревьев, которые могли сойти за колонны, украшенные грубо вылепленными из глины чудищами, фигурками Вишну и других индийских богов.

Посередине возвышалась большая статуя богини Кали, тоже глиняная и ужасная на вид. У нее было четыре руки, огромный высунутый изо рта язык, ее ноги стояли на поверженном трупе. Прямо перед этим жутким изваянием стояла чаша, в которой плавала рыбка.

— Где мы? — спросил Янес, с изумлением оглядывая этих чудищ и эти факелы.

— В пагоде индийских тугов, — сказал Сандокан.

— Кто сделал всех этих уродливых чудищ?

— Мы, дружище.

— И всего за несколько часов?

— Все возможно, когда очень необходимо.

— Кто эта безобразная фигура с четырьмя руками?

— Кали, богиня тугов, — сказал Тремаль-Найк, сразу узнавший ее.

— Как вам кажется, Тремаль-Найк, похожа эта импровизированная пагода на пагоду тугов?

— Да, Тигр Малайзии. В общем-то, да. Но что вы хотите тут делать?

— Слушайте меня.

— Да, мы слушаем.

— Я знаю, что только очень сильное переживание, какое-то исключительное потрясение может излечить Аду, заставить вспыхнуть ее угасший разум.

— И я того же мнения, — сказал Янес, уже начинавший понимать его план. — Ты хочешь повторить ту сцену, которая произошла в пагоде индийских тугов, когда Тремаль-Найк предстал перед Суйод-ханом.

— Да, Янес, именно так. Я буду главарем тугов и повторю слова, произнесенные этим страшным человеком в роковую ночь.

— Когда мы начнем?

— Сейчас же.

— А тугсы? — спросил Тремаль-Найк.

— Тугами будут мои люди, — сказал Сандокан. — Им уже все объяснил Каммамури.

— Тогда начнем.

Сандокан поднес к губам серебряный свисток и громко свистнул. Тотчас тридцать пять полуголых даяков с арканом вокруг бедер и змеей с головой женщины, нарисованной на груди, вошли в сарай, расположившись шеренгами по обеим сторонам чудовищной богини тугов.

— Почему у них змея на груди? — спросил Янес.

— Все тугсы имеют подобную татуировку, — объяснил Тремаль-Найк. — Каммамури ничего не забыл, как мне кажется.

— Все готовы? — спросил Сандокан.

— Все, — ответили даяки.

— Янес, — сказал тогда Сандокан, — тебе я доверяю важную роль.

— Что я должен делать?

— Поскольку ты белый, ты должен представлять отца Ады. Ты поведешь остальных пиратов, которые будут изображать индийских сипаев, и будешь делать то, что тебе скажет Каммамури.

— Ладно.

— Когда я притворюсь, что напал на тебя за воротами форта, ты упадешь перед Адой, словно мертвый.

— Положись на меня, дружище. Все будет сделано, как надо.

Тремаль-Найк, Янес и Каммамури вышли, в то время как Сандокан уселся перед статуей Кали, а даяки, представлявшие тугов, стали у него по бокам.

По знаку Тигра один из пиратов несколько раз ударил по некоему подобию гонга, который был найден в углу форта.

С последним ударом дверь сарая распахнулась и вошла Дева пагоды, поддерживаемая двумя даяками.

— Подойди, Дева пагоды, — сказал Сандокан мрачным голосом. — Суйод-хан тебе приказывает.

При имени Суйод-хана безумная остановилась, высвободившись из рук пиратов. Словно загипнотизированная, неподвижными расширившимися глазами она смотрела на Сандокана, который стоял посреди пагоды. Потом перевела взгляд на даяков, сохранявших абсолютную неподвижность, и наконец остановила его на богине Кали.

Дрожь пронизала ее тело, выражение ужаса появилось на лице.

— Кали!.. — прошептала она голосом, трепещущим от страха. — Тугсы…

Она сделала несколько шагов вперед, переводя взгляд то на пиратов, то на Сандокана, то на чудовищную статую богини, и медленно поднесла руку ко лбу, как бы пытаясь величайшим усилием вызвать в памяти какую-то давнюю сцену.

В этот момент вбежал страшно взволнованный всем происходящим Тремаль-Найк и бросился к ней с криком:

— Ада!.. Милая моя Ада!..

Девушка быстро обернулась. Лицо ее побледнело, она испуганно вздрогнула. Глаза, которые, казалось, понемногу теряли тот странный свет, свойственный сумасшедшим, устремились на Тремаль-Найка.

— Ада!.. — повторил он душераздирающим голосом. — Это я, Тремаль-Найк.