Когда я отношу кружки наверх, Анна уже сидит, подоткнув простыню под мышки. Она улыбается и впускает меня под одеяло.

Как ни странно, Анна, обнаженная и уязвимая, кажется на удивление открытой и спокойной.

Мы полдня проводим в постели. Потом приходят маляры, чтобы перекрасить стенку в коридоре, и приходится встать, чтобы впустить их, но я тут же возвращаюсь в спальню, оставив рабочих внизу. Я поднимаюсь лишь для того, чтобы принять душ и отправиться на работу. Прихожу в ресторан в четыре, как минимум на час позже положенного, и понимаю, что на кухне я один, а сделать нужно много. Но после секса я как под кайфом и все успеваю в рекордное время. За работой я думаю об Анне, о том, как мы провели утро и ночь, о том, что вечером, возможно, повторим. Каждый раз при этой мысли в животе приятно щемит.

Я замечаю, что отец наблюдает за мной, стоя в дверях кухни. Ловлю себя на том, что напеваю под нос и ухмыляюсь, как дурак.

— А у тебя отличное настроение, — говорит папа.

— Хорошо покатался перед работой, — вру я. Нет особых причин лгать, но наши с Анной отношения еще слишком новы. Я не хочу об этом говорить и выставлять напоказ раньше времени.

— Да? — он, кажется, удивлен. — И где же ты катался?

Только тогда я вспоминаю, что, когда я шел на работу, дул сильный береговой ветер, поэтому на северном побережье волны наверняка были никуда не годными.

— На Ди-Уай, — отвечаю я. — Оказалось не так уж плохо. Там перед клубом приличный берег.

— Я серьезно, — настаивает отец. — С кем ты ходил?

— Так, с приятелями. — Я отворачиваюсь, потому что лгать неприятно.

В разгар вечера, когда на кухне жарко, а руки заняты, на мобильник приходит сообщение. Я достаю телефон — на тот случай, если оно от Анны.

«Тим, прости, Лилла».

Я убираю телефон и принимаюсь за работу. Следующая эсэмэска приходит через пару минут.

«Я все время об этом думаю. Признаю, что вела себя неуместно. Мне очень стыдно, честное слово. Лилла».

Я по-прежнему занят и не могу оторваться, а потому отвечаю не сразу. Когда я наконец достаю телефон, эсэмэсок уже три.

«Хватит меня мучить. Я прошу прощения за то, что вела себя как полная дура. Давай обо всем забудем и помиримся, ладно?»

«Я тебя не мучаю,

— отвечаю я. —

Я на работе, мне некогда».

«То есть ты не сердишься?»

«Прощаю в последний раз».

«Я тебя люблю. Спасибо. Еще раз извини».

После работы я прибираюсь тщательней, чем обычно, и в половине одиннадцатого уже готов уходить. Как только я выключаю свет на кухне, телефон опять гудит. Снова сообщение от Лиллы.

«Ты еще на работе? Заходи в „Стейн“. Я сижу там. Угощаю пивом».

Тут я соображаю, что впервые готов сказать Лилле «нет». Она утратила надо мной власть. Помешательство прошло. И внезапно становится ее жаль, невзирая на всё то, что она наговорила и сделала.

«Что случилось?»

«Так, разное. Надо обсудить несколько дел. Это ненадолго, обещаю».

Лилла сидит в углу бара, с пивом в руках. На столе стоит второй стакан.

— Пей, — предлагает она.

Я сажусь напротив.

— В чем дело?

Она вздыхает.

— Не надо, не говори. Я угадаю. Ты рассталась с Патриком?

Лилла кивает. Нижняя губа дрожит, глаза стекленеют, но она не плачет. Лилла не из тех, кто легко распускает нюни.

— Эта мразь мне изменяла.

Я стараюсь не выказывать радость.

— Я подозревала, что дело нечисто, — продолжает Лилла. — Он странно себя вел, когда я вчера пришла домой. Очень странно. У меня возникли подозрения. Шестое чувство, или как там. И я оставила в машине мобильник с включенным диктофоном. Патрик вечно куда-то ездит и кому-то звонит. Он говорит, что это все по работе, но я наконец его полностью разоблачила. — Она хлопает ладонью по столу. — Вот ублюдок. Я записала разговор. Он сказал своей бабе, что ждет не дождется, когда она разденется.

— Ты тайком записала разговор Патрика? Ого. Вижу, вы друг другу полностью доверяете.

Лилла закатывает глаза.

— Да, записала. Он мне изменял. И я не думаю, что в этой ситуации стоит критиковать именно меня. — Лилла роется в сумочке, вытаскивает мобильник и начинает нажимать на кнопки. — Хочешь послушать?

— Нет, спасибо.

Я предпочитаю не указывать Лилле на ее собственное лицемерие. Лежачего не бьют.

— Да, дело дрянь. Но без Патрика тебе будет гораздо лучше.

— Да уж, — отзывается она. — Я, впрочем, не ожидала от тебя особого сочувствия. Особенно после того, что было.

Я молчу. Не собираюсь лить бальзам ей на раны.

— Кстати говоря, я была не права и сожалею, — продолжает Лилла. — Я вела себя как последняя стерва.

— Да, — подтверждаю я. — Как стерва. А главное, зачем?

— Сама не знаю. — Лилла разглядывает свой стакан и отпивает пива. — Я вчера весь вечер об этом думала. Господи, ты бы знал, Тим, какой был поганый вечер. Я страшно поругалась с Патриком, поэтому пришлось ночевать у матери. А там я никак не могла заснуть, потому что в голове крутилась всякая мерзость.

— Да?

— Хотя, понимаешь, я не так уж расстроилась из-за Патрика. В смысле, я знала, что рано или поздно мы расстанемся. Больше я огорчилась из-за того, что мы поссорились с тобой. Я себя отвратительно чувствовала, когда вспоминала наш разговор. Честно говоря, я уже думаю, что провернула эту штуку с диктофоном, чтобы обвинить Патрика хоть в чем-то и перестать думать о собственном поведении.

Она отхлебывает еще пива. Когда Лилла поднимает голову, у нее на глазах я вижу слезы. Она слабо улыбается.

— Ты оказал мне большую услугу. Заставил задуматься. И я действительно должна перед тобой извиниться.

Я качаю головой и собираюсь сказать, чтобы она перестала, но тут Лилла берет меня за руку.

— Нет. Послушай. Я должна кое-что сказать.

Она подается вперед.

— Вчера я никак не могла заснуть. Сначала жалела себя, думала, что теперь я бездомная, одинокая, брошенная, что жизнь несправедлива, что ты злюка, а Патрик просто дерьмо. А потом, даже не знаю почему, вдруг вспомнила, что сказала наша директриса, когда я чуть не вылетела из школы за ту шутку, которую сыграла с Келли Патленд.

— Какую шутку? — спрашиваю я. — И никакой Келли я не помню.

— Не важно. Главное здесь то, что сказала директриса. Она предупредила: если я не одумаюсь и не начну обращаться с людьми как положено, то рано или поздно получу по заслугам. Она сказала, что я эгоистка, которая думает только о себе, что мне нужно поучиться сочувствию. Господи, Тим, было так ужасно это выслушивать. Очень тяжело, обидно и больно. Короче говоря, вчера я не спала до утра и думала, думала. Знаешь о чем? О том, как я обращалась с Патриком. Я ведь так и не смогла к нему привязаться, все время искала кого-нибудь получше. Как обычно. Вечно кажется, что у соседа трава зеленее. А потом я вспомнила, как обошлась с Анной и поссорилась с тобой, и в конце концов у меня случилось… ну, что-то вроде прозрения, наверное, я поняла, что была страшно несправедлива к Анне. Я лежала и представляла себя на ее месте. Понимаешь? Я пыталась пробудить в себе сочувствие… — Лилла вскидывает руки. — Знаешь, мне и правда очень повезло. Я психически здорова. Анна в такой безнадежной ситуации, Тим, что я даже не представляю, каково ей. Ну, ты убедился, что я раскаиваюсь?