Нина отчего-то подумала, что они разрабатывали план убийства.

Она повернула голову – и заметила на противоположной стороне майора Блента, который, как и она сама, через окно внимательно следил за воркующей парочкой, нервно теребя пшеничный ус.

Узрев Нину, он дернулся, а девушка, подойдя к нему, произнесла:

– Сегодня отличный денек, майор, не так ли?

Тот фальшивым тоном бодро заявил:

– Вот именно, мисс Дорн, вот именно! Поэтому-то я и решил прогуляться – в моем возрасте, знаете ли, важен моцион.

Но его взгляд то и дело беспокойно обращался к зданию «Синей птицы».

– Майор, – улыбнулась Нина, – разрешите сделать вам комплимент: вы в отличной физической форме.

Тот же, вздохнув, погладил усы и ответил:

– Мне все это говорят, но это ничего не меняет в том факте, что моя жена почти на сорок лет меня младше…

И он снова бросил беспокойный взгляд на окна кондитерской.

Взяв его за руку, Нина сказала:

– Позвольте гигантскую бестактность, майор: вы ведь любите Флору?

Тот отнюдь не вспылил, а просто обреченно кивнул головой.

– Сильно любите?

Он снова трагически кивнул, и Нина продолжила:

– Тогда отпустите ее. Потому что вы не сумеете сделать ее счастливой.

Майор ничего не ответил, глядя в тротуар.

– Понимаю, вам очень тяжело, но это пройдет. Посмотрите по сторонам, ведь, не исключено, есть человек, которому вы небезразличны…

Майор в изумлении воззрился на нее, и Нина улыбнулась:

– Нет, это не метафора, майор. Думаю, что миссис Пейтен очень ценит вас…

Майор, нахмурившись, произнес:

– Я в отличие от моей жены и ее матери также очень ценю миссис Пейтен. Однако она дама замужняя, а прелюбодеяние – грех!

И снова уставился на окна кондитерской.

– Ну, майор, все же мы живем в 1926 году, и в наше время имеются разводы. Зачем мучить и себя, и других, если ничего не получается? Это так, дружеский совет, не более. И разрешите добавить от себя: Флора вас не любит. И не она нужна вам.

Еще до того, как майор Блент сумел что-то возразить, Нина попрощалась с ним и, оставив его наблюдать за женой и ее, как он предполагал, молодым румяным любовником (который в действительности был сообщником в разработке убийства с помощью марокканского кинжала, покоившегося теперь в ее сумочке), отправилась в «Три оленя».

Там, запершись у себя в комнате, она попыталась систематизировать полученные сведения. Ей казалось, что она нащупала еле различимую в окружавшем ее тумане тропинку, однако она все еще понятия не имела, кто убил Роджера Экройда.

Может, права Каролина, заметившая, что не все ли равно, кто его убил?

Не исключено, что и все равно, но если его убила Каролина, то Нина была полна решимости заставить ее понести за это наказание.

Как и за убийство своего брата и, не исключено, других жертв.

Нина задремала и пришла в себя от стука в дверь. С гулко бьющимся сердцем она вскочила с кровати и сипло спросила:

– Кто там?

– Мисс, вас к телефону! – раздался мужской голос. И Нина, не сомневаясь, что это уловка бандитов, вернувшихся, чтобы похитить ее, вынула из сумочки марокканский кинжал и приблизилась к двери.

– И кто меня спрашивает? – произнесла она требовательно. И голос ответил:

– Из особняка мистера Экройда. То есть теперь капитана Пейтена…

Приоткрыв дверь, Нина, сжимая в другой руке кинжал, была готова в любой момент использовать его для спасения своей жизни, но заметила уже знакомого ей лакея.

Похоже, никто не намеревался на нее нападать, но, не исключено, злодеи поджидали ее в коридоре или на лестнице.

– Хорошо, скажите, что я сейчас подойду…

Нина не знала, как поступить – идти или нет? А что, если ей кто-то в самом деле звонил из особняка покойного Роджера Экройда – и этому кому-то требовалась ее помощь?

Заслышав за дверью голоса, Нина снова открыла дверь и увидела двух пожилых леди в сопровождении священника, которые как раз направлялись вниз. Следуя за ними, Нина, уверенная в том, что с учетом такой компании на нее никто на лестнице не кинется, прошла в холл и, оказавшись у стойки, заметила лежащую на ней трубку массивного черного допотопного телефонного аппарата.

Ну, или для 1926 года весьма современного.

В холле было полно людей, и Нина, уверившись, что никто напасть на нее элементарно не сможет, поднесла трубку к уху.

– Нина Арб… Я хотела сказать, Нина Дорн!

В трубке что-то щелкнуло, и до нее донесся тихий мужской голос:

– Мисс Дорн? Это Паркер, дворецкий из «Королевской лужайки».

Ага, Паркер!

– Мне надо с вами поговорить и сообщить нечто крайне важное, имеющее отношение к смерти мистера Экройда. Я все время молчал об одном событии, которое представлялось мне несущественным, но теперь, в свете одного сегодняшнего происшествия, приобрело совершенно иное значение. Я теперь точно знаю, кто убил мистера Экройда!

Чувствуя, что у нее трясутся колени, Нина сказала:

– Так что вам стало известно, Паркер?

Звонивший заговорил еще тише:

– Это долгая история и крайне невероятная. Сейчас я говорить не могу, миссис Экройд требует меня к себе. Давайте встретимся сегодня в девять вечера у церкви. Там, под колокольней…

Еще до того, как Нина смогла что-то возразить, Паркер отключился.

Перезванивать в «Королевскую лужайку» Нина не стала – если она пожелает переговорить с дворецким, это вызовет только массу вопросов.

Да и Паркер явно не мог долго беседовать по телефону.

Но что ему стало известно и чему он был свидетелем? Нина отчего-то не сомневалась, что это имеет отношение к плану нового убийства, разрабатываемому Флорой и Джеффри.

Но каким образом это связано с убийством Роджера Экройда?

Вот это ей дворецкий и намеревался сообщить.

Еле дождавшись, пока часы покажут четверть девятого, Нина, закутавшись в плащ и прихватив зонт (снова лил дождь) и, конечно же, марокканский кинжал, отправилась к церкви.

Туда она подошла ровно тогда, когда часы начали бить девять. И вспомнила, что в романе именно этот факт и помог Пуаро в разоблачении убийцы, которым для него был доктор Шеппард.

Тот в своих записях сообщил, что вышел из особняка Экройда без десяти девять, упомянул затем, что мимо церкви прошел, когда было девять, в то время как ему на преодоление небольшого расстояния между «Королевской лужайкой» и кладбищем понадобилась бы всего пара минут, но никак не десять. Из чего Пуаро сделал вывод, что доктор это время потратил на то, чтобы, натянув сапоги Ральфа Пейтена, пролезть через окно кабинета уже мертвого – заколотого доктором до своего ухода – Роджера Экройда, как следует наследить, выбраться обратно и отправиться домой, под крылышко заботливой Каролины.