– Будешь? — спросила Светик.

Мать покачала головой, опустила глаза и стала гладить рукой клеенку.

Светик, отряхнула стул, постелила на него газету, села, закурила и обвела глазами кухню.

– Значит, так… — сказала она и, затушив сигарету, решительно встала. Теперь ей было понятно, что нужно делать. И она не сомневалась, что у нее получится. Главное — тактика и стратегия, а еще — решительность. Этого ей не занимать.

Она поехала к отцу домой. Специально — домой, не на работу. Он жутко смутился, покраснел и замер в дверном проеме.

– Пройти можно? — Светик отодвинула его плечом. Она сняла плащ — сапоги снимать не стала — и прошла в комнату. Из кухни выглянула «молодуха». Светик бросила на нее презрительный взгляд. Та испуганно скрылась. Отец растерялся и предложил Светику чаю. Она ему не ответила, достала сигарету. Он жалобно проблеял, что у них не курят. И шепнул — Люся в положении!

– А мне начхать! — ответила Светик. — Дай пепельницу!

Отец суетливо пододвинул какую-то хрустальную плошку.

Светик четко и конкретно изложила суть дела. Он, опустив голову, слушал.

– Значит, так, — заключила она. — Деда с бабкой — в хороший дом престарелых. В хороший! — повысила голос она. — А маман — в санаторий. Или как там это называется? Короче, место для постоянного пребывания людей с психическими проблемами. В лучший. Отдельная палата, питание, прогулки и личный психиатр. Кремлевка или что там у вас? А то хорошо устроился! Потомства они, видите ли, ждут! — Она встала, затушила сигарету и тихо так сказала: — Действуй, папуль. Сроку тебе — пару недель. Не жди, пока мать из окна выскочит. Грех на тебе будет. Большой грех. Ну и меня ты знаешь. — Она недобро усмехнулась. — В смысле на что я способна. Так что в твоих интересах сделать все быстро и культурно. — Светик вышла в коридор. — Будь здоров, папуль. Не кашляй!

Через полтора месяца она начала делать ремонт. Материалы, конечно, импортные: плитка югославская, обои итальянские, паркет финский. Мебель всю выкинула. Хоть и неплохая, румынская, но ей казалось, что запах мочи въелся во всё. Пусть будет новое, решила она. Самое-самое, по высшему разряду. К отцу за помощью обращаться не стала. Помогли свои связи.

Съездила к матери в санаторий. Хорошее место — сосны, дорожки, лавочки. Номер убран, телевизор, шелковые шторы, платяной шкаф, кресло, письменный стол. Столовка чистая, запахи приятные. Даже слюну сглотнула. Мать причесана, ногти подстрижены, халатик чистый, тапочки.

Увидела Светика — на лице ни одной эмоции. Сидит за столом и что-то пишет в тетради.

– Что пишешь, мам? — спросила Светик, усаживаясь в кресло.

– Письмо, — смутилась мать.

– А-а, — зевнула дочь. — А кому, если не секрет?

– Не секрет. — Мать покраснела и заправила за ухо прядку волос. — Дочке моей, Светланке, — тихо сказала она.

Светик помолчала и сказала:

– Понятно. Ну, я пойду?

Мать кивнула.

– До свидания. Вы не волнуйтесь, — проговорила она и добавила: — У меня все хорошо. Гуляю по парку. Телевизор смотрю. Уколы мне делают. Витаминные. Да, и булочки здесь дают, — оживилась она, — вкусные такие, с изюмом. — Мать улыбнулась и затянула поясок на халате.

Светик подошла и поцеловала ее в щеку. Мать чуть отклонилась и украдкой вытерла щеку ладонью.

Светик шла по коридору и плакала. «Чертова жизнь! — думала она. — Просто не жизнь, а полное дерьмо. Но сделала я все правильно. По-другому просто невозможно. По-другому мне не выжить».

Она вытерла слезы и быстро пошла к выходу. На дорогу выскочила ярко-рыжая белка и посмотрела на Светика.

– Хорошо тебе! — сказала Светик. — Ни забот, ни хлопот. И у меня все будет хорошо! Слышишь!

Белка повела острым ухом и прыгнула на ветку сосны. Светик вышла на улицу и подняла руку. Машину она поймала быстро.

– В город, — коротко бросила она и отвернулась к окну.

К бабке с дедом Светик не поехала. К чему? У них там и так все есть, а она по ним не скучала. Впрочем, как и они по ней.

У Зои начался роман с врачом из соседнего отделения, пузатым дядечкой с тщательно, как ему казалось, замаскированной лысиной. Он был старше ее на восемнадцать лет, женат и имел двоих детей. Сначала переглядывались на конференциях, потом танцевали на Восьмое марта на праздничном вечере. Дальше он пригласил ее в театр, проводил до дома, довольно ловко поцеловал у подъезда. На выходные поехали на турбазу. С ним было не скучно — остряк и весельчак. Не из пошляков. Циник и бабник — это Зоя поняла сразу. Но определенно — человек опытный и неглупый.

Зоя летала. Похорошела. Купила несколько новых платьев. Медсестра Зиночка достала ей французские духи «Клима». Сделала модную стрижку. Надела каблуки.

Встречались они раз в неделю на квартире его старшей сестры, одинокой старой девы, обожавшей брата и во всем ему потакавшей.

В постели Зое было с ним хорошо — несмотря на непривлекательную внешность, любовник он был умелый, ловкий и ненасытный. А что до Зои… Понятно, что «фрукт давно созрел» и даже немного перезрел — что уж говорить.

Словом, Зоя была счастлива, и даже туманное и неопределенное будущее ее совсем не расстраивало. «Как будет, так и будет, — мудро решила она. — И за это спасибо». Конечно, она понимала, что семью он не оставит. Скорее всего — не оставит. Детей он обожал, да и к жене относился неплохо. Но всякое в жизни бывает. Главное — вести себя по-умному, не навязываться, не настаивать, не давить. Она, Зоя, умница. Молодая, образованная, состоявшаяся, они коллеги — это немаловажно. Всегда есть о чем поговорить. Жена его, кстати, работала на АТС простой телефонисткой.

А дети — все дети вырастают и вылетают из гнезда. Зоя у него для любви и счастья. Не говоря уже про молодое и крепкое тело, всегда готовое на ответ. Так что посмотрим. Не будем загадывать. Пока хорошо — и ладно, а все действия — потом. Когда придет время.

Живот рос быстро.

– Жирнеешь день ото дня, — выговаривала тетка.

Мать тоже заметила живот. Посмотрела на Шуру и заплакала. Шуре казалось, что она все понимает. Смотреть на мать она боялась.

Ходила тяжело, опухали ноги, отекало лицо. В консультации бывала редко, почему-то было неудобно.

Тетка сходила в загс и договорилась, что Шуру и Валерика быстро распишут.

– Для чего? — спрашивала Шура.

Тетка качала головой:

– Дура. Чтобы у ребенка был законный отец.

– Отец! — усмехалась Шура. — Тоже мне — отец.

Но бороться с теткой не было никаких сил.

Расписались. Валерик с Раисой выпили водки. Шура пошла спать. А через две недели ее увезли в роддом. Рожала она долго. Ребеночек все не выходил. Тянули щипцами. Все оказалось страшнее, чем она думала. Сына ей три дня не приносили — говорили, слабенький, не сможет сосать. А потом принесли. И вправду — слабенький. Все дети орут, как птенцы, открывают беззубые рты, а этот — молчит, посапывает. Нянечка его за щечки треплет, пытается разбудить, а он глазки откроет, закроет и опять спит. Грудь не берет.