Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его слова в наступившей как раз в это мгновение тишине (только стучали колёса, всхлипывала девочка, да сопели на задней площадке целующиеся кожаные куртки) услышал весь салон.
Тишина стала ещё глуше. Все лица повернулись к Ионе. Три десятка глаз уставились на него. И только кожаные куртки никак не реагировали.
– И что же теперь делать? – спросила женщина, забыв гладить по голове девочку.
«Прачка», – определил Иона. Почему именно такое прозвище получила эта женщина, он не мог бы себе объяснить. В ней, кажется, не было почти ничего от прачки.
– Ничего не делать, – ответил он. – Или что–нибудь. Какая разница.
– Вы фаталист? – улыбнулся Профессор.
– Нет, я клошар, – отозвался Иона.
– А-а, ну я и говорю – фаталист, – кивнул Профессор.
– Но версия имеет право на существование, – поддержал Иону Маньяк.
– Безусловно, – вставил кто–то. – Она объясняет всё.
Снова наступила тишина. Никто больше не пытался стучать вагоновожатому, вся передняя площадка почтительно отошла от решётки и углубилась в середину вагона, рассевшись по свободным местам.
А трамвай въехал в рабочий посёлок.
Воздух становился всё более тяжёл, напитан запахами осени, металла, окалины и горящего угля – зловоньем встающих впереди заводов. Пасмурнело, поднимался ветер, подготавливая сцену для выхода главного действующего лица – дождя.
Потянулись за окном трёх – и двухэтажные бараки с облупившейся со стен штукатуркой. Старики в строгих чёрных костюмах, чинно и неподвижно сидящие на скамейках перед бараками, не обращали на трамвай никакого внимания, словно и не видели его. Быть может, они были слепы. Или – мертвы. Промелькнул чумазый мальчишка, увязший в старой жёлтой луже на очередной пропущенной остановке. Полуразрушенный навес над перроном был заляпан зелёной краской и загажен птицами. Скрипел на поднявшемся ветру ржавый лист жести с остатками надписи жёлтой краской: «П ЕИ П ЯЯ. №11».
– Номер одиннадцать, – озвучил Маньяк.
– Одиннадцатый идёт до кольца, я знаю, – сказал кто–то из середины вагона.
– А где кольцо? – вопросил Клещ.
– У сталелитейного… – неуверенно отозвался Кот (как назвал его про себя Иона за жидкие торчащие в стороны кошачьи усики и хитрый взгляд). – Кажется, – добавил он, подумав. – А может быть, у металлоконструкций. Не помню точно.
– Тогда не баламутьте народ, – раздражённо сказала какая–то из присутствующих женщин. – Кольца давно нет, его убрали ещё два года назад. Я знаю, я ездила одиннадцатым на работу.
– А где вы работали? – поинтересовался Профессор.
– А зачем вам? – с подозрением покосилась на него Юдифь (почему именно Юдифь, Иона не мог бы объяснить, тем более, что Олоферна в вагоне точно не было).
– Хочу знать, куда мы в конечном итоге приедем, – миролюбиво пояснил Профессор.
– К цемзаводу приедем, – буркнула Юдифь и отвернулась.
– Вот оно как, – дёрнул подбородком Профессор. – К цемзаводу… Хм…
Что это новое знание ему дало, было непонятно, но вид Профессор принял глубокомысленый и даже очки, сняв, протёр клетчатым коричневым платочком.
На задней площадке простонала одна из курток. Иона невольно повернулся к ним, заподозрив, что дело у них дошло до совокупления. Но нет, они по–прежнему равнодушно целовались. Грохотала в наушниках дёрганая жестокая музыка.
«Быть может, – подумал Иона, – они хотят установить рекорд по целованию и попасть в книгу рекордов Гиннеса».
За окном то и дело мелькали заводские цеха, ангары, какие–то кособокие заброшенные строения, столбы пара, бьющего из–под земли, трубы, пустые оконные проёмы, ржавые контейнеры и груды мусора. Не было видно ни людей, ни дыма из труб, ни машин, ни снующих туда–сюда тепловозов. Не слышно было заводского шума, гудков, лязга и грохота.
Кто–то новый явился рядом с Ионой. Повернувшись, он разглядел пассажира, перебравшегося сюда с передней площадки. Сухой, измождённый, со впалыми щеками, он приблизился вплотную, словно решил обняться.
«Чахоточный, наверно, – подумал Иона. – Так и будешь – Чахоточный».
А тот, вдруг прижавшись к Ионе, прошептал чуть ли не в самое его ухо:
– Вот вы давеча сказали про водителя…
– Ну да, – кивнул Иона, поощряя умолкшего Чахоточного продолжать.
– Про удар, – будто неохотно продолжил тот.
– Ну да, – повторил Иона.
Но Чахоточный, кажется, сказал всё что хотел. Он отодвинулся и принялся равнодушно смотреть в окно, за которым виднелось в мареве испарений рукотворное озеро из жёлто–зелёных зловонных сточных вод. К нему со всех сторон опускались сливные трубы. Плавал в мутной жиже всевозможный хлам.
Явился летящий над самой землёй грязно–серый голубь. Несколько секунд следовал параллельно трамваю, пока на всём лету не врезался в трансформаторную будку, отвалился от стены, как обломок штукатурки, упал в кучку полуистлевших воробьиных, вороньих и голубиных тел.
«Отравлен, – подумал Иона. – Или тоже слеп, как те люди, у бараков… И слепы люди, и птицы слепы. И крылья ржавы и ржавы скрепы…»
– И что? – потянул он Чахоточного за рукав. – Ну, удар, и что?
– Ничего, – дёрнул плечом тот и отступил ещё на шаг.
Так и ехали дальше порознь, но не долго. Через пару минут Чахоточный снова приблизился, потянулся губами к Иониному уху, словно вознамерился поцеловать.
– Про трамвай–призрак слыхали? – прошептал он под пристальным взглядом Маньяка.
– Нет, – качнул головой Иона.
– Ну как же! – захлебнулся шёпотом, заторопился Чахоточный. – Трамвай призрак. Года три тому назад… да, года три, точно… сгинул этот трамвай в заводских окраинах. Как раз одиннадцатым номером ходил. Со всеми пассажирами и сгинул как раз где–то в этом районе.
– И что?
– Не понимаете? – удивился Чахоточный Иониной тупости. – Наш трамвай – это же он и есть. Говорят, управляет им мёртвый вагоновожатый.
– А мы, значит, его пассажиры?
– Пропавшие, – радостно кивнул Чахоточный.
– Но я не пропадал в этом трамвае, – возразил Иона, заподозрив в Чахоточном сумасшедшего. – Я только час назад в него сел.
«Поторопился я с прозвищем, – подумал он. – Шизиком надо было его назвать».
– Это вам так кажется, – мотнул головой Чахоточный. – Это вам так кажется, что час назад. А на самом деле мы в нём уже три года едем. Преломление времени. Слыхали?
«Точно шизик, – подумал Иона. – Хотя… Что–то такое про трамвай я действительно слышал…»
– А вот и кольцо! – радостно воскликнул Кот. – Я же говорил!
Иона уже не помнил, что́ именно Кот говорил про кольцо.
За окном действительно видны были рельсы – ржавые, давно не езженые рельсы, уложенные кольцом. В центре кольца стоял полуразрушенный вагончик диспетчерской. На боковой ветке, в тупике, застыла пара вагонов. Раскрытые двери скалились гнилыми зубами–ступеньками; ни одного человека не было видно ни внутри, ни на перроне. Навес над перроном давно прогнил и почти развалился.