– Подожди! – умоляюще сказал он, останавливаясь напротив меня.

Я замерла, сознательно давая ему возможность полюбоваться. Я видела свое отражение в зеркале. Возле дивана, с поблескивающим на нем зеленым в красных цветах шелком, стояла изящная девушка. Ее стройные ноги были обтянуты черными чулочками с широкой кружевной резинкой по краю. И эти чулочки очень странно выглядели в сочетании с деревянными гэта. Тоненькая фигурка была облачена в черное атласное боди с кружевами на груди и по краю высоких вырезов на бедрах, и оно не менее странно сочеталось с набеленным личиком, миндалевидно подведенными глазами и высокой, убранной цветами прической.

Господин Ито сцепил пухлые короткие ручки и взирал на меня с явным томлением и вожделением. Я села на диван, прямо на кимоно, откинулась и слегка развела колени. Он бросился ко мне и упал между раздвинутых ног, лихорадочно расстегивая крючки на серединке боди. Его пальцы дрожали, он делал неловкие движения и никак не мог расстегнуть все крючки и обнажить мои «яшмовые ворота». Но в то же время эти неловкие поспешные движения приводили к тому, что его пальцы периодически давили, и я невыносимо возбудилась.

Я спокойно отстранила его, легла на спину, одну ногу закинув на спинку дивана, а другую опустив на пол, и расстегнула боди. Господин Ито тут же торопливо «нашел мое зернышко». Я тихо застонала. Он оторвался от меня и поднял голову. Потом мгновенно сбросил брюки и взгромоздился на мое жаждущее тело. Его твердый и толстый «нефритовый стебель» показался мне очень большим и заполнил меня до отказа. Господин Ито активно входил в меня, придавливая толстым животом и глухо вскрикивая. А я получала странное удовольствие, искоса наблюдая картину в зеркале напротив, как на лежащей с поднятыми ногами в черных чулках, белолицей и узкоглазой кукле ритмично покачивается большой колобок.

Из тетради лекций госпожи Цутиды:

«Гейши и проститутки обладали умением, превосходившим обычные супружеские привычки жен, хотя и те служили своим мужьям, когда им выпадала такая возможность, с помощью всех сексуальных игр «веселых женщин», если от них этого требовалось.

Когда гость чувствовал себя подготовленным, начиналось собственно совокупление. Большинство гравюр сюнга живописует этот процесс. Японские художники лучшего периода – с 1680 по 1880 г. – не писали с натуры, и их мало занимала анатомическая точность деталей и выражения лиц, поэтому даже лучшие мастера – Масанобу, Киёнага, Харунобу, Хокусай представляют нам абстрактные образы партнеров, но с вполне реалистическими позициями совокуплений.

То, что в викторианское время с моральной точки зрения считалось (однако практиковалось) ненормальными наклонностями, ни в малейшей мере не являлось неправильным для девушки и ее гостя. Коитус для них реализовывался всевозможнейшими путями и тропинками. Гравюры демонстрируют массу позиций сексуального единения. Насчитывают 38 или 48 поз, в зависимости от того, к какой эротической школе они принадлежат. Общепринятым был акт сзади («разрезание дыни»). То, что в европейских текстах называется позой «шестьдесят девять» – по-японски «бутон к бутону», оставалось на усмотрение мужчины; для женщины было невежливым требовать подобного сексуального внимания к себе, разве что сам гость предлагал это. «Преданность традиции – лучшее женское качество».

У профессионалки своего дела был целый вокальный спектр хихиканий, вскриков, стонов и вздохов удовольствия, сексуально окрашенного частого дыхания; целая гамма телесных содроганий, которые должны были показать гостю, какой эффект оказывают его усилия на ее тело и эмоции. Гость же зачастую издавал хриплые звуки, как самурай, нападающий на противника в сражении».

Нынче опять – в третий раз –

Поминальный фонарь я повесил.

Каплет с него роса.

Бусон

Господин Ито оказался очень щедрым. За каждый вечер, проведенный с его гостями, а приглашал он меня почти ежедневно, он платил мне 200 долларов, независимо от того, заканчивалось это физической близостью или нет. И это при моей тогдашней зарплате в 50! Кроме этого, он преподносил подарки и часто приглашал в рестораны. С его помощью я обзавелась множеством новых знакомств с очень обеспеченными мужчинами. Чувствовала я себя, словно рыба в воде, несмотря на постоянную ложь, которая была мне сейчас необходима в отношениях со Степаном. Но пока все сходило с рук, и он не догадывался о моей второй жизни.

21 марта я отменила все дела и с утра поехала в Ракитки. День был на удивление теплым и солнечным. Могилы оказались в полном порядке, прибраны и ухожены. Я уселась на скамеечку и достала водку. Выпив, по привычке начала говорить с Петром, потом не выдержала и расплакалась. И в этот момент увидела, как между могил пробирается Елизавета Викторовна. Она несла большой венок из живых белых гвоздик. Я встала и пошла ей навстречу.

– Доченька, – всхлипнула она. – Не думала, что ты так рано приедешь. Да, и вообще, поедешь сегодня. У тебя ведь сейчас своя жизнь. И это правильно.

– Сегодня ровно год, как погиб Петя, – тихо сказала я. – Как же я могла не поехать?

– Да, да, конечно, – ответила Елизавета Викторовна, прилаживая венок к кресту.

– Давайте я памятник закажу, – предложила я, когда она уселась рядом на скамейку. – Земля уже осела. И пусть с фотографией будет.

– Но почему ты говоришь, что сегодня? – с недоумением спросила она, поворачиваясь ко мне.

Я закусила губу, потому что вспомнила, что по официальной версии смерть наступила 22 марта. Елизавета Викторовна пристально на меня смотрела, и я опустила глаза.

– Но ведь вы тоже сегодня приехали, – сказала я.

– Хотела заранее могилку прибрать, цветочками украсить. Завтра родственники съедутся, чтобы все в порядке было. Но почему ты так сказала? – вновь забеспокоилась она.

Я молчала, хотя сердце колотилось невыносимо.

– Таня, не надо ничего от меня скрывать! – настойчиво проговорила Елизавета Викторовна. – Я всегда чувствовала, что с его смертью что-то не так. Петенька не мог напиться и утонуть. Я это знаю!

Она всхлипнула и вдруг разрыдалась так сильно и с таким отчаянием, что я заплакала вместе с ней.

– Ты должна мне все рассказать, все, что ты знаешь! – выкрикивала она.

Вороны, сидящие на ограде соседней могилы, встревоженно закаркали и улетели прочь.

– Во имя всего святого! – умоляла она. – Зачем так меня мучить! Я должна знать правду! Отчего я не настояла тогда, чтобы вскрыли гроб? Но меня все уверяли, что то, что я там увижу, будет слишком даже для матери, что труп пролежал сутки в воде…

Она снова разрыдалась. Смотреть на нее не было сил. Ну почему, почему я не промолчала, как молчала весь этот год?! Сердце разрывалось, и я не выдержала. Она так умоляла меня. И я подробно поведала ей все события того ужасного дня, но инстинктивно умолчала о деньгах, оставленных Петром. Елизавета Викторовна, пока я говорила, смотрела на меня остановившимися распахнутыми глазами. Ее зрачки так сильно сузились, что стали похожими на черные точки. Худое лицо, покрытое сеточкой мелких морщинок, побледнело до такой степени, что казалось голубоватым. Когда я замолчала, она, ни слова не говоря, упала на могилу лицом вниз. Я бросилась к ней, в душе проклиная себя, перевернула и во второй раз в жизни столкнулась с неподвижными зрачками смерти.