"Конечно, она не хочет, чтобы мы исследовали Руины. Для нее они — место поклонения. Как мне убедить ее в том, что от нашего присутствия оно не станет менее священным? Но, возможно, она думает, что одно наше присутствие лишит «Нам-указали-путь» святости?"

Цендри знала, что Дал никогда не поймет чувств Ванайи. Он прекрасный археолог, великолепно обученный и умный, но доверяет только вещам, которые можно измерить. Для него главное — строение и размер найденного черепа, компьютерный анализ древнего орудия и руки, державшей его. Он сделает вывод о древнем обществе в соответствии с полученными научными данными, ничто другое его не интересует. Будучи еще студенткой, Цендри громче всех аплодировала на лекциях известного антрополога, вернувшегося из системы Орион, где он изучал жизнь небольшого племени Дельта Камеллинс. Исследователь горячо говорил о том, что заботил его не анализ и не размер частей тела и половых придатков, ему было безразлично, насколько больше или меньше они стали с течением времени. Он интересовался совсем другим — какие социальные и эмоциональные причины и факторы повлияли на то, что тело и придатки стали именно такими, почему изо всех имеющихся придатков сохранились именно эти, а не другие. А такие данные не получишь никакими научными исследованиями.

Так думала и Цендри. Ее в основном интересовала жизнь и культура нынешнего Матриархата и в меньшей степени культура прошлого, до гипотетических Строителей ей не было никакого дела. Дала же, и Цендри прекрасно знала это, жизнь Строителей не интересовала никогда. Ему было глубоко безразлично, какими людьми они были и что руководило их поступками. Его не заботило, зачем они построили эти Руины и какие ритуалы и обряды совершали там. Дал хотел знать только, что они делали, когда и, в меньшей степени, как. Вопросов, начинающихся со слова «почему», он никогда себе не задавал и не стремился задавать.

Спорить с Далом, убеждать его было делом безнадежным, и Цендри старалась этого не делать. Не станет она делать этого и сейчас, она просто будет следить за его исследованием Руин и, если повезет, сделает свои выводы относительно Строителей. Разумеется, этого для Цендри будет недостаточно, но ей оставалось только сожалеть о том, что она находится на Изиде не в качестве антрополога, изучающего жизнь и развитие Матриархата, его теперешнее состояние, а в качестве придатка к Далу. Цендри было горько оттого, что Дал, по ее мнению, разменивается на изучение существ, которых давно уже нет на свете, вместо того чтобы посвятить себя исследованию живого.

Поднимаясь в гору навстречу Руинам, Цендри обернулась и посмотрела на лицо Дала. "Да, это его день", — подумала она. С тех пор как они приземлились на Изиде, Цендри не переставая вела записи. Ее предполагаемая работа уже насчитывала десятки исписанных убористым почерком страниц, в них содержалось множество интереснейших и неизвестных до настоящего времени сведений о Матриархате, его традициях и обрядах. Ежедневно Цендри утраивала свои знания об этом обществе, однако многие стороны его жизни, например сексуальные отношения между полами, так и оставались для нее полной загадкой. Тем не менее Цендри радовалась, наконец-то Дал мог начать свою работу. Правда, радость была неполной. "Далу придется продолжать играть роль моего помощника".

Сама Цендри провела кучу времени на корабле, изучая под гипнозом археологию, и надеялась, что полученных знаний ей вполне хватит для создания имиджа неплохо подготовленного профессионала. Но ее беспокоил не образ, а сама суть, ей претило быть имитатором.

Она посмотрела на шагающую рядом Лаурину. По ее лицу было видно, что она горит желанием закидать маститую ученую даму-археолога миллионом вопросов, и только почтение или благоговение перед Цендри мешало ей прервать ее раздумья. "Если бы я была настоящей ученой дамой, — думала Цендри, — я бы сейчас не шла молчком, а постоянно рассказывала, причем не обязательно об археологии. В конечном счете моя миссия на Изиде и заключается в демонстрации своей информированности. Жительницы Матриархата должны иметь возможность сравнить уровень своих знаний с моими".

Так думала бывшая Цендри Овайн, а ныне ученая дама Цендри Малок.

Увидев на лице ученой дамы улыбку, Лаурина немного осмелела.

— Ученая дама позволит мне задать вопрос? — спросила она.

Цендри сразу поняла, что девушка не теряла времени даром, она явно просмотрела справочники по этикету, постановка вопроса говорила о том, что она знала некоторые формы обращения, принятые в Сообществе.

Цендри никогда не любила фривольного, не насыщенного вежливыми оборотами разговора, ей больше по душе был официальный язык, она привыкла к нему на Университете, но сейчас она вдруг почувствовала легкое раздражение. Сухая, официальная речь делала ее одинокой, отдаляла от женщин, с которыми она так быстро и легко познакомилась на Изиде, поэтому она почти немедленно отозвалась:

— Не нужно так официально, зови меня просто Цендри и задавай вопросов сколько хочешь. — Она ласково посмотрела на покрасневшую Лаурину.

— Что у вас в руках за инструмент?

— Этот? — Цендри усмехнулась. — Записывающее устройство. С его помощью я могу либо постоянно, либо эпизодически записывать все, что вижу и слышу. Называется это видеокамера. Разве у вас таких нет?

— Почему? — возразила Лаурина — Есть, конечно. Наши девушки часто приносят с собой такие. Еще их устанавливают в больницах: в детских отделениях и отделениях для тяжелобольных, то есть там, где за пациентами нужно постоянное наблюдение. А где у вас принадлежности к ней?

— Вот в этом ее отличие от ваших камер, — назидательно сказала Цендри. — К ней не нужны никакие принадлежности, внутри у нее есть прибор, позволяющий записывать сколько угодно информации, а для того, чтобы ее потом просмотреть, нужно найти только подходящую поверхность для проецирования изображения. Кстати, изображение будет голографическим, объемным. Можно даже, — Цендри поправилась, — не здесь, правда, а там, где есть необходимое дополнительное оборудование, просмотреть не только общую картину, но и ее увеличенные отдельные фрагменты. Таким образом ученые могут сравнивать, например, орудия труда одной культуры с орудиями труда другой. Записанное изображение и звук сохраняются очень долго, сотни и даже тысячи лет. Например, если в будущем, за много световых лет от нас, археологи найдут что-нибудь интересное, они смогут, посмотрев на то, что мы снимем сегодня, пролить свет на какую-нибудь загадку прошлого. Развалины могут исчезнуть, их может смыть волна, разрушить землетрясение, но их изображение останется у нас навсегда.

— Руины никогда не исчезнут, — уверенно произнесла Лаурина. — Мы уже знаем, что волны сюда не доходят, а земля здесь не колеблется.

"Как бы я хотела быть в этом уверена", — подумала Цендри. Она понимала, что подобное убеждение было для жительниц Изиды элементом их веры, а не научных знаний. Им и в голову не приходило, что Руины сохранились только потому, что находились, возможно, в единственном на планете месте, где не происходили сейсмические процессы, характерные для других частей континента.

Они пересекли площадку перед высоким входом, сделанным из черного, полированного как стекло камня, и подошли к самим Руинам. Цендри остановилась, пропустила Дала и тихо произнесла на их языке: