— Вот как? А если я отправлюсь туда и позволю себе отвлечь его?

— Вы знаете, сэр, не стоит. Аттила и Чингисхан не любят чужих.

— Черт возьми, он с ними плавает?

— Да, они к нему очень привязались. И к своим смотрителям хорошо относятся. Но постороннего человека могут нечаянно скушать.

«Гляди, какие чудеса тут творятся без моего ведома, — подумал Франклин. — Придется сходить к лагуне. Если не слишком жарко и если ты без груза, нет никакого смысла ехать на машине — тут же два шага».

Пока Франклин добрался до нового восточного пирса, он несколько раз успел пожалеть о своем решении. То ли Герои вырос, то ли годы дают о себе знать… Он сел на опрокинутый ялик и посмотрел в море. Несмотря на прилив, было ясно видно кромку рифа и время от времени два облачка в воздухе над огороженным загоном: влажный выдох двух косаток. А вон и маленькая лодка с человеком, только издали не разобрать кто — доктор Люндквист или кто-нибудь из его помощников.

Франклин подождал несколько минут, потом вызвал по телефону лодку. Добравшись до загона (сам доплыл бы быстрее), он впервые увидел Аттилу и Чингисхана.

Косатки были чуть поменьше тридцати футов в длину. Когда подошла лодка, обе высунулись из воды, и на Франклина уставились огромные умные глаза. Странная поза и эти белые «манишки» вызвали у него оторопь, точно он видел перед собой не животных, а существа, которые превзошли человека в развитии. Он, конечно, понимал, что это не так и что перед ним самые жестокие убийцы, каких знает море.

А впрочем, нет, не самые жестокие — косатки на втором месте…

Киты, как будто удовлетворенные результатом осмотра, нырнули. Только теперь Франклин увидел Люндквиста — ученый шел на глубине около тридцати футов на торпеде с множеством приборов. Очевидно, ему что-то помешало, потому что он быстро поднялся к поверхности и сдвинул маску с лица.

— А, доброе утро, мистер Франклин. Я не ждал вас сегодня. Что вы скажете о моих учениках?

— Замечательно. А как успеваемость?

— Все в порядке, у них блестящие способности! Они умнее дельфинов. И очень привязчивы. Берусь обучить их чему угодно. Захочу совершить идеальное убийство, достаточно сказать им, что вы — тюлень на льдине. Через две секунды лодка будет опрокинута.

— В таком случае лучше продолжим нашу беседу на берегу. Вы уже закончили свою работу?

— Такую работу никогда нельзя считать доведенной до конца, но это не важно. Я пойду на торпеде, не стоит перегружать лодку.

Ученый развернул свою металлическую рыбу носом к острову и с места дал полный ход, оставив ялик позади. Обе косатки немедленно ринулись вдогонку; высокие спинные плавники рассекали воду, оставляя пенную кильватерную струю. Вот так пятнашки, подумал Франклин, не слишком ли опасно? Но ему не довелось узнать, что будет, когда косатки догонят человека: Люндквист проскочил над проволочной изгородью, которая чуть-чуть не доходила до поверхности, и преследователи круто свернули в сторону, разметав облако брызг.

Всю дорогу обратно Франклин был задумчив. Сколько лет он знает Люндквиста, а сегодня словно впервые увидел его по-настоящему. Он привык, что это очень одаренный, даже блестящий ученый, а теперь вдруг оказалось, что он еще наделен недюжинной энергией и отвагой. Но ни то ни другое его не спасет, мрачно заключил Франклин, если он не сможет удовлетворительно ответить на кое-какие вопросы.

В привычной лабораторной обстановке, одетый в свой рабочий костюм, это был прежний, знакомый Люндквист.

— Ну, Джон, — заговорил Франклин, — думаю, вы видели эту телепропаганду против нашего отдела?

— Видел. Но почему же против?

— Конечно, против того, что составляет суть нашей работы. Но не будем спорить об этом. Я вот что хочу узнать: вы разговаривали с Маха Тхеро?

— Разумеется. Он связался со мной, как только появилась эта статья в «Земле».

— И вы сообщили ему секретные сведения?

Люндквист не на шутку обиделся:

— Простите, мистер Франклин, но единственная информация, какую он от меня получил, — это гранки моей статьи о производстве китового молока, она будет напечатана в «Вестнике китоведения» в следующем месяце. Вы сами ее одобрили.

Все обвинения, заготовленные Франклином, рухнули еще до того, как он их высказал. Он смутился.

— Прошу прощения, Джон, — сказал Франклин, — беру свои слова обратно. Я совершенно выбит из колеи всем этим, и мне необходимо разобраться, прежде чем управление примется за меня. Но почему вы все-таки ничего не сказали мне о его письме?

— По чести говоря, я не видел для этого причин. Мы каждый день получаем бездну всяких запросов. Мне и в голову не пришло, что это что-нибудь необычное. Мне было приятно, что кому-то любопытен мой проект, и я постарался им помочь.

— Ладно, — с отчаянием произнес Франклин. — Снявши голову, по волосам не плачут. Однако ответьте мне на такой вопрос: как ученый, вы действительно верите, что можно спокойно прекратить бой китов и перейти на молоко и синтетические продукты?

— Дайте нам десять лет, и, если это будет нужно, можно переходить. Технических препятствий я не вижу. Конечно, я не могу поручиться за точность цифр, касающихся производства планктона, но готов побиться об заклад, что и там у Тхеро были достоверные источники.

— Да вы понимаете, к чему это приведет? Если начнут с китов, рано или поздно примутся перебирать одно за другим всех домашних животных.

— Ну и что же? Мне нравится такая перспектива. Если религия и наука могут вместе добиться того, чтобы природа не так страдала от жестокости человека, разве это плохо?

— Да вы не тайный ли буддист? Сколько можно твердить: в том, что мы делаем, нет ничего жестокого! Так или иначе, если Тхеро опять обратится с какими-нибудь вопросами, пожалуйста, направьте его ко мне.

— Слушаюсь, мистер Франклин, — сдержанно ответил Люндквист.

Тягостную паузу очень кстати нарушил приход посыльного.

— Вас вызывает Главное управление, мистер Франклин. Срочно.

— Еще бы, — пробурчал Франклин.

Взглянул на все еще сердитое лицо Люндквиста и невольно улыбнулся.

— Если вы умеете из косаток делать смотрителей, Джон, — сказал он, — подыщите заодно какое-нибудь подходящее млекопитающее, лучше всего земноводное, на должность начальника отдела.

* * *

На планете, оплетенной нитями быстродействующих средств связи, идеи распространялись от полюса до полюса быстрее, чем некогда молва из конца в конец деревни. Искусно составленная и поданная программа, которая испортила аппетит каким-нибудь двадцати миллионам зрителей, при повторной передаче собрала у телевизоров несравненно больше народу. И вскоре почти все только об этом и говорили; в разумно устроенном мировом государстве, не знающем ни войн, ни кризисов, ощущался явный недостаток в том, что некогда называли сенсациями. Часто можно было даже услышать жалобы, что, когда изжил себя национальный суверенитет, пришел конец и истории. И теперь повсюду — в клубах и на кухнях, во Всемирной ассамблее и в космическом лайнере — шел жаркий спор, одна проблема владела всеми умами.