Штурмфюрер фон Викке был убежден в полной разумности своих действий. Не прикажи он остановиться, он потерял бы вдвое больше солдат. Неужели они ошиблись, и в боевом охранении находится взвод, а то и два? Метко стреляют эти азиаты. Говорят, они прекрасные охотники. Не может быть, чтобы это были обычные регулярные части. Неужели командование все-таки неверно оценило противника? Для того чтобы захватить этот передовой пост большевиков с минимальными потерями, следовало, очевидно, перед первой атакой провести артподготовку. Значит, Шустер сознательно погнал его роту под пули этих дикарей. Проклятье!

Штурмфюрер решительно потянулся к телефону.

— Гауптштурмфюрер, прошу огневой поддержки. Иначе мы не продвинемся ни на шаг.

— Вы просто наложили в штаны, штурмфюрер, — зарычал в ответ Шустер. — Не можете одолеть десяток обезьян. Стыдитесь.

— Я рад был бы увидеть вас рядом с собой в эту минуту, господин гауптштурмфюрер. Прошу огневой поддержки.

И он бросил трубку.

«Сволочь», — подумал он с бессильной злобой.

* * *

Оледеневший снег острыми иглами впивался Бондарю в лицо, но сержант не замечал боли и остервенело вжимался в землю. Сейчас каждая секунда промедления могла стоить кому-то жизни. Он должен успеть, должен передать Тахирову решение комбата, и тогда хоть кто-то из десяти сможет спастись от смерти.

Горький, соленый пот ручьем льется по спине и лицу, заливает глаза. Теперь уже рядом, близко. Но близко не только наши, немцы тоже. Надо отдышаться перед последним броском. Немцы слева и чуть впереди. На Бондаре такой же, как у них, белый маскхалат, снятый с убитого эсэсовца; части вермахта таких халатов не получали. В руках у него трофейный немецкий автомат. Спокойно, Иван, все будет в порядке. Главное, не выдать себя случайным движением.

Прямо перед собой он увидел металлические коробки из-под лент. То, что надо! Он тащит за собой две коробки. Он подносчик патронов, ползет к пулеметчикам.

Один из лежащих впереди немцев обернулся и что-то крикнул, махнув рукой. Что он там кричит? Предостерегает, наверное. Бондарь, не отрываясь от земли, тоже махнул рукой, ладно, мол. Вскочил, пробежал несколько шагов и упал в ложбинку, и тут же пулеметная очередь вздыбила над его головой фонтанчики снега. «Молодцы, ребята». Еще немного, и снесли бы каску. Хорошо, что он здесь помнит каждую яму и каждый бугорок. Летом здесь течет ручей, сейчас его русло забито снегом. Он продвинется ручьем до самого бруствера, а уж там придется крикнуть…

И он снова пополз вперед, задыхаясь и хрипя.

Он упал в траншею одновременно с пулеметной очередью, срезавшей гребень из мерзлого грунта, и скорее почувствовал, чем увидел, наведенный на него автомат.

— Иван? — Тахиров не верил своим глазам. Еще мгновение, и он…

— Вам… — хрипел Бондарь, — вам… разрешено… по обстановке… можно еще пробиться.

— Ты принес нам приказ?

Бондарь вытирал с лица пот.

— Комбат сказал, пусть Тахиров действует по обстановке. А обстановка такая, что кругом фрицы. Но если ударить первыми, то можно еще… Понял? Принимай решение. И скорее.

Правильно говорит Бондарь, прорваться можно. Но есть раненые. С ними не пробиться. Не оставлять же их на верную смерть. Может, наши все-таки подоспеют? Да и можно ли оставлять такую позицию? Сколько уже фрицев положили навеки! Нет, он не уйдет отсюда. Их прислали для того, чтобы они остановили врага, и пока они живы, враг не пройдет.

— Отступать не будем.

Разделив бойцов на две группы, он отправил одну из них в блиндаж. Гарахан сел возле печки на корточки и стал греть руки.

— Тахиров сошел с ума, — сказал он. — Мы могли бы…

За долгие годы Гарахан уже понял, что самое безопасное для человека, это держать язык за зубами. И он привык к молчанию, привык к тому, что надо улавливать чужие мысли и поддакивать им, не высказывая, по возможности, своих. Но сейчас, когда возможность спастись мелькнула и исчезла, он забыл об осторожности.

— Какого черта нам торчать здесь? — Он обращался к тем, кто остался в живых после первой атаки немцев. — Вы же слышали, что сказал Бондарь, нам приказано выходить из окружения.

— Разрешено, а не приказано, — отозвался Рахим.

— Тахирову слава нужна. Вот он и геройствует… за наш счет.

— Ты думаешь, пули разбираются, кто герой, а кто трус?

Гарахан в отчаянии махнул рукой.

— Не знаешь ты его! А я знаю. Он из воды выберется сухим, и пули его не берут.

Рахим засмеялся.

Как ни злился Гарахан, он не мог смотреть на Рахима без восхищения. Ах, если бы и ему вот так, от всей души рассмеяться сейчас. Но он всю жизнь чего-то боялся, где же было набраться храбрости? Сил только и хватало на то, чтобы не обнаруживать холодно-отчаянного страха, который не отпускал его из своих тисков. Неужели он никогда так и не освободится от него? Никогда не сможет засмеяться в глаза смерти, вот как сейчас Рахим. А если… если попробовать… встать, выпрямиться… улыбнуться. Ведь он еще жив, и в руках у него автомат. И рядом его друзья. Рахим, Чакан-ага, сам Тахиров. Ну? Встань. Вот так. Теперь улыбнись. Вот так. Получилось?

— Вот теперь ты совсем иначе выглядишь, Гарахан, — не без удивления сказал Рахим. — Герой, да и только. Верно, Сона?

— А ты думал, только ты герой, — сказал ему в ответ Гарахан и засмеялся.

Он не боялся больше. Нет. Впервые за много лет он был совершенно счастлив.

* * *

Тахиров стоял, привалившись грудью к брустверу. Он весь превратился в слух. Сейчас ударит артиллерия. Наверное, уже поднимаются стволы пушек и минометов. Сейчас взорвется небо и осколки металла дождем посыпятся сверху.

«Почему комбат разрешил нам покинуть позицию, — вот над чем ломал он сейчас голову. — Неужели он не верил, что мы удержимся? Он же видел, что мы отбили две атаки. Может быть, просто хочет дать нам возможность спастись? Но не важнее ли, чтобы мы держались здесь, насколько это возможно? Он сказал, «действовать по обстановке». Хорошо. Так и будем действовать.

Опять эта тишина. Нет ничего хуже. Любой грохот лучше, чем тишина. Кажется, что серое небо, застыв, опускается все ниже и ниже. «Действовать по обстановке».

Разрывая тьму, взвилась красная ракета. Вздыбилась земля, пригибая людей, задыхающихся в пороховом дыму, перепахивая мерзлую землю и снег, посыпая смертоносным металлическим дождем…

То, что минометы и пушки замолкли, полуоглохший Тахиров скорее почувствовал, чем услышал. Добежав до блиндажа, он рванул дверь.

— Живы? Быстро по местам!

* * *

Штурмфюрер фон Викке мерз. Ему казалось, что артподготовка длится уже час. Идиоты, то не