И выбросила далеко-далеко щепку. Размахнулась и вложила в бросок столько силы, что щепка упала недалеко от вершины сопки.

Упав, она исчезла в ковре цветов, как пылинка.

- - - Ну чё - - - чё сидишь? - - - Иди - - - уходи - - -

Она обращалась ко мне, как будто к кому-то другому.

Я поднялся и, постояв немного, пошел наверх.

Это был еще не конец.

Я увидел ее в последний раз в другом месте.

Я был пьян. Мы с армянином и Сафой напились молодой бражки.

Это случилось уже перед отъездом в командировку.

Мы пили в соседней роте. Я пошел отлить и там в толчке увидел девушку.

Она забилась в угол, как больная птица. Она скользила на кафеле. В одних кальсонах. С пятнами крови между ног.

- - - Не надо - - - Не надо, - - - шептала она. - - - Хватит - - - я не могу больше - - -

Это была Ладошка. Она меня не узнала.

Я вспомнил глаза ее...

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

В госпитале меня уже ждал старшина и двое узбеков.

Мне принесли мою выстиранную форму. Бушлат и сапоги были такими, в каких я сюда прибыл. Грязными.

Черт, я здесь потерял еще, наверное, пару-тройку кило. Форма висела.

Старшина покачал головой.

- - - Ну вперед - - -

Я надел шапку. Узбеки смотрели по сторонам и принюхивались. Им бы явно не повредило полежать в этих стенах и набрать пару-тройку моих кило.

Мы приехали в роту, и я уснул на чьей-то кровати.

А утром, на разводе, ротный объявил, что двум рядовым командир полка добавил ее семь суток ареста. Это были Сафа и Армянин.

Тот вообще с губы не вылезал.

Они подняли мятеж там.

Это грустная история.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Недели две я не видел Сафу.

За это время он с Армянином набирали сутки, как очки. Автоматически.

Я думал, что это все-таки лучше, чем ходить на работу, но я ошибся.

Это были совсем другие условия.

Меня отправляли со сгущенкой, с сигаретами к губе. Сафу первое время выводили на прогулки. Одного. Трое автоматчиков-азербайджанцев.

Таких почестей здесь никому не оказывали.

Я перебросил одну банку и услышал Сафин крик:

- - - Не надо! - - - Не надо жратвы! - - - Кормить этих! - - -

Я понял все и передал. Семь слов стоили ему еще семь суток.

Нужно было искать другие каналы.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Вот в одну из ночей меня и разбудили. Земляк Карена и двое рязанцев.

Они были должны Сафе.

Они вывели меня в сушилку. Мы говорили до трех. Очень тихо говорили.

Один из рязанцев стоял на атасе.

Я должен был сесть на губу. Меня посадили бы суток на семь, максимум. Хотя это был уже второй раз.

Я должен был найти тайник, определить точное время смены караула и тех, из караульной роты, кто мог бы передавать посылки. Это называлось "пинать колобки".

Теперь я должен был заслужить семь суток.

Это было легко. Достаточно не отдать честь какому-нибудь мудаку с маникюром.

Но у меня, как говорил дед, все через задницу.

Через день был большой развод. Командир полка, сука в валенках, сука в шубе до пят, прохаживался.

Он не мерз.

Он нас учил громким голосом любить родину.

- - - Стране нужны герои! - - - А она рожает мудаков! - - - Это было только введение. Прошел час. Немного начало оттаивать.

Наши пальцы в сапогах свернулись в фиги.

Изо рта командира полка шел пар. Он пах кофе, колбасой.

От этой горы в шубе пахло домом, семьей. Утрами с кофе, с хлебом, с колбасой. Теплой женой в комбинации. Водкой с пельменями по субботам.

Я вообразил его в тапочках! Он сидел перед телевизором и дремал.

От нас воняло табаком, потом, дерьмом в кальсонах, которое уже не отстирывалось, спермой, разбавленным какао, чаем с бромом, нашими письмами на серой бумаге в клетку.

От нас шел аромат портянок, на которых отпечатывались наши мокрые ноги.

От нас несло дымом случайных костров на стройках, горелой ватой воняло от наших бушлатов, чаем крепким, сваренным на костре, в недостроенном доме...

Нашими тайниками в теплотрассах, где мы могли отлежаться.

Нашими руками, черными, в мазуте, отмороженными руками, красными, как гусиные лапы...

Вот какая была парфюмерия.

Я смотрел, как эти сто с лишним кило дерьма ходят, поскрипывая портупеей.

- - - Как одену портупею - - - Так тупею - - - и тупею, - - - раздался шепот во второй шеренге.

Я почувствовал, что сейчас самое время.

Ха-ха!

И я уже оказался шагнувшим из строя.

- - - Товарищ полковник, - - - услышал я свой голос, - - - разрешите обратиться - - -

Он моргал, будто я ему предлагал насрать мне в руки.

Я предложил ему кое-что покруче.

Я пригласил его на танец! Вполне серьезно!

- - - Разрешите - - - разрешите пригласить вас на танец - - - Товарищ полковник! - - -

Он мне дал трое суток. Я заикнулся. Он прибавил еще трое. Было уже шесть. Достаточно.

Я слышал, как ржут в шеренге. Армянин и один из рязанцев спокойно мне кивнули.

- - - Одеть его! - - - В самые теплые штаны! - - - Самый толстый лом! - - - Самый тяжелый карандаш ему в руки! - - - С ним потанцуешь! - - -

Он орал мне уже в спину. Старшина, усмехаясь, вел меня в каптерку.

Меня провожал хохот. Это были невидимые аплодисменты.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Черт, я не знал, что все так будет.

Это, в сущности, действительно грустная история. Но тогда мне было весело и по хую.

Грело солнце. Меня привели к забору. Открылась дверь. Здесь ничего не изменилось. Только снег стал лужами. И воняло из деревянной уборной. Мой май пахнул плодородием!